Пырнэу (Урсаки) Евгения Павловна, 1936 г. р., с. Бравича Бравичанского (ныне Каларашского) района

Евгения Павловна, ничего, что так к Вам обращаюсь? Расскажите, пожалуйста, где и когда Вы родились, кто ваши родители, братья и сестры…

У меня трое братьев.

Вас было четверо детей в семье?

Да, и все живы. Один живет в Бравиче, второй в Калараше, третий в Лозове, а я продала дом и переехала жить в Оргеев. Родилась я в 1936 году в селе Бравича, которое потом стало районным центром. Позднее наше село вошло в Теленештский район, а сейчас оно находится в Каларашском районе.

Ваши братья, когда родились?

Старший брат Василий Урсаки родился в 1933 году, потом в войну родился Федор, этого мы потеряли в Москве, я ему говорила: «Мэй, не ходи!», а он: «Нет, пойду, посмотрю арбузы!», а я ему: «Ладно, потом посмотришь…». Он сейчас в Калараше, учитель физики.

Он во время войны родился, да?

Так, кажется… он 46-го года. И еще один есть, точно в войну родился - 1944 года рождения, ему 9 месяцев было, когда тут были немцы. Мы и под немцами были, тогда тоже натерпелись всякого…

Родители чем занимались?

Родители были трудовыми крестьянами. Мама происходила из семьи, в которой росли десять детей. Дедушку забрали на войну вместе и подводой, при царе Николае в Первую мировую, он так и не вернулся, и бабушка осталась одна. Одним словом, мы все на земле трудились.

Ваш отец был грамотный?

Нет, и мать тоже неграмотной была. Мы трудились, вот… занимались сельским хозяйством.

Какое хозяйство было у родителей?

Да какое там хозяйство! Как всегда бывает, когда молодые начинают обзаводиться хозяйством, построили дом, сарай – они до сих пор стоят. Немного земли им выделил дед, бабушка тоже внесла свою долю. Потом отец еще прикупил земли, и так набралось около двух с половиной гектаров – на большее денег не хватило.

Скотину держали?

Кобыла была, - Галиной звали, - корова, около 40 овец, свинья с поросятами, все что обычно держали тогла люди на подворье. Мы тогда сызмальства все работали, я в три – четыре года уже таскала торбочку, сыпала корм цыплятам, кормила поросят, такое тогда было время. Потом отец с войны вернулся…

Ваш отец воевал?

Он был в румынской армии… Немцы нас увезли из с. Бравичи в Онешты, а отца отправили куда-то на фронт…. Вернулся он домой только в 1947 году. Сначала его взяли румыны, а потом, когда пришли советские, он опять попал на фронт и воевал до конца войны.

Вы не помните, были ли у него награды, медали?

Были… Он поехал в Кишинев и там у него украли документы – паспорт, военный билет, все, приехал домой без ничего, если бы были документы, может нас и не депортировали.. Помню. Председателем сельсовета у нас был некто Александр Бадура, а еще был у нас в селе Павел Мындру и его сын Ванюша был милиционером, эти были, наверное, самые плохие люди в селе! Ужас, что они творили с людьми! У нас из Бравичи выслали 60 семей в 1940 году, а в 1849 сослали 35 семей.

Вы родились в 1936 году, значит в школу ходили?

Так я же закончила в Бравиче четыре класса и перешла в пятый.

На каком языке учились в школе?

На молдавском, русский мы тогда не очень учили

Вы или кто-то из членов вашей семьи знали русский язык?

Мы русский язык не очень знали, но там мы его очень быстро выучили, даже и не заметили когда – нужда заставила.

Вы помните день 6 июля?

Помню…  до самой смерти помнить буду! Отца тогда, как раз, не было, старшего брата тоже, а они пришли и взяли нас из дома.

Они пришли на заре, около шести часов утра и подняли нас, в течение часа они нас посадили на машин, дали в дорогу мешок кукурузы, одеяло с подушкой да ковер, больше ничего мы с собой не взяли.

Вам не разрешили ничего больше с собой взять?

Нет, ничего нам не позволили. Там было четверо солдат, они и побросали наши вещи в машину. Повезли нас в Калараш и посадили в вагон для перевозки скота. Мы с братьями сидели на нарах, а маму от нас увели в другой вагон, потому что она была очень больна, у нее было большое кровотечение. Все 18 дней, пока ехали, мы маму не видели… 

С нами был мужчина из нашего села, звали его Костя Цэрнэ. Он уехал в Румынию, но оттуда его отправили домой, а потом депортировали в Сибирь. Его сын и дочь учились в Каларашском педучилище. Их тогда заставили целый день разбирать завалы на железнодорожных путях в тупике, наводили порядок. Когда их родители пришли, их уже посадили в вагон. Нас посадили туда же. Всего в том вагоне было 56 семей. В Калараше мы стояли двое суток, а потом поехали.

Мы проезжали через туннели, пересекли Волгу.

А что отец и брат?

Отца и старшего брата дома не было, когда нас из дома забрали. Они работали в поле, отец косил по ночам траву, люцерну, собирал сено. Отец с братом приехали на подводе с продуктами и вещами, но…, как раз в то утро состав отправился, и они не успели сесть. Когда они прибыли, мы уже были в Кишиневе, а он рассказывал, что еще слышны были крики...

Потом он тоже был в бегах, потому что боялся, что его поймают и расстреляют – он очень труслив был.

Так они и остались в Молдове, брата потом призвали в армию, он был 1933 года рождения и его забрали в армию где-то в 1951 году, прослужил он там три с половиной года, в 1955-ом и мы вернулись в Молдову. Отец остался жить у маминой сестры, у которой и мы поселились после возвращения. Наш дом отобрали и в нем жил главный агроном. У него были такие злые собаки, что никто не мог даже приблизиться к воротам.

Мои братья, после нашего возвращения в 1955 году, хотели посмотреть дом, из которого их выселили, но я сказала, чтоб не ходили – отец написал нам, когда мы еще в Сибири были, что собаки настолько злые, даже он не может приблизиться.

Какой была дорога в Сибирь?

Дорога туда была очень трудной. Кормили нас через сутки – сутки кормили, а сутки нет.. Дети от голода ревела, как ревет в поле некормленая и непоеная скотина.. Все кричали: «ХОЧУ ЕСТЬ!». Тогда же из того вагона, в котором ехали врачи, привели на носилках маму. Она встала и сказала: «Мне нечем вас накормить…».

Когда приехали на место, то за нами приехали машины, а по пути эшелон на каждой станции оставлял по несколько вагонов…

Вас где оставили?

Нас отправили в совхоз «Заря» Ольховского района Курганской области. По прибытии директор совхоза сказал, что для нас подготовили баню, а местным до этого сказал, что из Молдавии приедут люди с рогами и хвостами, и местные жители все ходили вокруг и разглядывали нас – хвостов и рогов у нас не было, но лица были бледны и желты от голода.

В пути Вы и ваши братья не болели?

Нет, мы оказались крепкими и не заболели, благодаря тому человеку из Бравичи, Косте Цэрнэ, который заботился о нас всю дорогу.

Нас распределили по баракам. В нашем полуразрушенном бараке было полно клопов. Мы нашли несколько досок, из которых сколотили себе лавку, на которой и спали вчетвером. В другом углу спала тоже семья из Бравичи, в которой также были четверо человек.

Бараки эти были построены из бревен, стены проконопачены мхом, а клопы… Ох, сколько крови они нам выпили, поедом ели! Некоторые, пока им не выделили место в бараке, спали в клубе на полу. Потом те, у кого были возможности, построили себе жилье, а мы прожили в том бараке до самого возвращения домой! Комнатка была маленькая, несколько квадратных метров. Плиты там не было, но была небольшая печка с металлическим листом, на которой можно было приготовить еду. По спискам нам выдавали по 200 грамм ржаного хлеба.

Потом мама пошла работать в совхоз, и ей давали 700 граммов хлеба, а нам, детям, только по 200 грамм и кроме этого ничего – ни зерна, ни картошки – ничего!

Кроме ссыльных, кто еще там жил?

В том совхозе жили представители около девяти национальностей – казахи, татары и пр.

В школу Вы ходили?

Я снова пошла в четвертый класс. В школе местные ученики из тех, кто были постарше, все норовили попасть мне карандашом в глаз, а я была всего в четвертом.! Они обзывали нас «елдышами» и матерно ругались: «…твою мать, елдыши! Ваши молдаване убивали наших русских!». «А что, я убивала ваших русских???».

Так было сначала, да и потом неприязненно к нам относились. Когда шли за хлебом, то толкали нас, не позволяли стоять в очереди и обзывали нас последними словами.  Так оно было!

Менялись ли со временем отношения с местными и представителями тех девяти национальностей или нет?

С русскими мы еще находили общий язык, а с татарами не очень. Директор совхоза Иван Степанович предупредил нас, что они злые и чтоб мы не ходили к их колодцу за водой. Сказал, чтобы мы к ним не подходили.

А с русскими?

С русскими, особенно с женщинами, которых было много, мы разговаривали, а с татарами, казахами не общались.

Вы сказали, что были семьи, которые покинули бараки и построили себе отдельное жилье…

Да, но таких семей было не очень много. Они выстроили свои дома в один ряд возле леса. Притом строили из земляных кирпичей, а не из бревен, чтобы клопы не завелись – они очень нам досаждали.

Из наших бравичан построили свои дома три семьи, в которых был глава семьи и женщины были здоровыми и были возможности, а мы с матерью, что могли построить? Ничего.

С отцом и братом переписывались?

Да, переписывались. Они нам и посылки слали, и деньгами помогали, потому что все дорого было – на пару рублей не проживешь.

Отец к вам приехать не собирался?

Отец очень часто писал нам письма, хотел приехать, но мать его отговорила и просила писать по инстанциям, чтобы только нам разрешили вернуться домой: «Прошу тебя, делай все что угодно, но вытащи меня отсюда, чтобы я могла вернуться домой». Когда нас освободили, то разрешили вернуться только нам, детям, а мать разрешения не получила.

Мать где работала?

Где только она не работала – и на сенокосе, и скотину пасла, и дояркой, и телятницей была. В том совхозе было очень много скота – коров, лошадей, овец, свиней. Пастбища там простирались до самого горизонта… Если трактор начинал работу с одного конца поля, то до другого конца этого поля добирался только к вечеру. Совхоз назывался «Победа» и выращивали там только вику, горох и овес на корм скоту, потом косили и складывали в скирды, которые так и оставляли в поле. Зимой на тракторах привозили эту скирду на ферму по частям. А морозы там доходили до 40 - 50 градусов.

Вы сказали, что в начале вас кормили…

Первые трое суток по прибытии нас вообще не кормили. Дети и старики прямо криком кричали от голода, трое суток – это много.

 Ваша мать сразу же по прибытию пошла на работу?

Нет, сначала нас повели в баню, распределили по баракам и оставили в покое. Там еще рядом был большой лагерь, в котором содержались на положении военнопленных немецкие девушки и юноши – лицеисты из Германии. Так нам рассказывали местные русские. Когда мы прибыли, их уже там не было. Говорили, что их отправили на родину, а так ли это – Бог его знает.

Некоторые русские женщины, среди которых были и очень добрые, рассказывали нам, что их отвели в баню, потом одели в фуфайки и сказали, что отправят на родину, а они там каждый день валили лес. Так вот, они своими ногами месили землю, делали кирпичи и из них выстроили себе барак, в котором после них жили мы, молдаване.

Вам, по прибытию туда, одежду выдали?

Нет, ничего нам не выдали. Абсолютно ничего!

Как же вы без одежды зиму встретили?

Вот так и встретили – кто дома сидел, а кто и босиком по снегу бегал.

А те, кто работали?

Мы написали отцу, и он нам прислал одежду и валенки. Что же нам было делать!

Мать деньги за работу получала?

Получала по сто, сто с лишним рублей… разве это деньги?.. Копейки!..                                                    

Магазин там был? Что можно было купить на сто рублей?

Ну, что можно было купить?.. Хлеб да картошку…

Сколько стоил килограмм картошки?

Картошка там дешевая была. У местных были при домах огороды, и я нанималась поденно к русским женщинам копать картошку – каждое десятое ведро было моим. Ходила то к одной, то к другой, чтобы добыть себе пропитание! И в школу ходила, но и картошку копала. А куда денешься! Есть то хотелось!

Мама работала все больше в поле на сенокосе, на погрузке. В лесу она работать не могла, потому что труд был тяжелый – лес надо было валить, складировать и кубовать. Мама  дольше всего проработала ночным сторожем на скотном дворе.

Потом я оставила школу и пошла работать телятницей, потому что нас надо было кормить, одевать, обувать и мать одна не справлялась, приходилось зарабатывать. Потом я и  дояркой работала.

Опишите, пожалуйста, Ваш рабочий день…

Когда, я была, например, дояркой, то под моим присмотром были 24 коровы, я должна была их доить и ухаживать за ними. Посмотрите на мои пальцы, это все работа на ферме! В этих «скотниках» было теплее, чем на валке леса, поэтому я и пошла туда работать.

Мать работала там ночным сторожем. И вот однажды, кто-то выпустил из загона около 50-ти телок, которым шел четвертый год, и они должны были скоро отелиться. И пропали… Мама приходит домой в слезах, рассказывает, что произошло. Я ей сказала: «Успокойся, мама, - найдем…». «Ах, как мы их найдем?» - спросила она. «Найдем, мама!».

Бригадиром у нас там был Панчинцев Геннадий, я попросила его дать мне коня. Конюхом у нас был дядя Костя Цэрнэ, я попросила выбрать мне коня и подобрать хорошее седло. Села я на коня около восьми утра, а нашла я телок аж в шесть часов пополудни, в деревне Клюкино. Все животные были под замком. Матери пришлось бы заплатить очень большой штраф за потраву полей в этом селе. Кто-то мне посоветовал спрятаться и дождаться, пока сторож пойдет покушать, а я, тем временем, выпущу скотину. Так я и сделала! Не помню, даже, как я их выпустила, как на коня вскочила. Сторож нагнал меня на полпути, где-то в лесу, но я ему сказала: «Все, они уже наши!». Так я пригнала телок обратно в совхоз.

Что случилось бы, если бы не нашли?

Не знаю, что бы случилось…

Итак, Ваш рабочий день…

Мы в четыре часа утра должны были быть уже на ферме, на дойке коров. Потом мы их кормили, чистили, расчесывали. Убирали помещение. Скотники (помещения – а.т.) были чисты, как этот стол. Летом коровы паслись, а зимой находились все время в помещении. Под моей опекой были 24 коровы. Работали мы с 4. 00 до 10. 00, когда приходила вторая смена, то есть, работали не весь день, а поначалу работали целый день и проводили все три дойки. Я как увидела, по возвращении в Молдову, как тут доят коров…  запущенность!

Запущенность? 

После замужества я переехала в село Краснашены Теленештского района. Пошла я туда на ферму и увидела, как там доят коров – не понравилось! Там, где я работала было очень чисто – корову мыли, а если переводили в «родилку», то и копыта чистили - не корова, а девка на выданье… А тут не так – всюду грязь, доярки сливают все молоко в один бак, еще чего-нибудь там наливали.

А в Сибири как было?

Там приходил бригадир, становился посередине, вот, примерно, как Вы сейчас. Была мерка,  у каждой из 150 коров был свой номер. Я все номера помнила, сейчас уже подзабыла… Корова, номер такой-то,… заливала молоко, а он записывал – удойность столько-то…

А если брали банку молока домой?

А на что оно мне? Литр молока стоил 25 копеек, я шла и покупала.

Так ведь дома были младшие братья…

Я шла и покупала им банку молока. Не подвергать же себя риску из-за этого?

Что могло случиться?

За это могли и наказать, могли пол суд отдать… Случалось и такое… За два литра молока могли засудить… Я покупала молоко у местных женщин, которые держали коров…

Вы скотину там держали?

Ничего у нас там не было. Трудно было содержать – надо было косить, привозить, а это было трудно сделать. Косить надо было в лесу, а потом сено из лесу привозить – трудно было.

Огород у вас был?

Ничего нам не выделили!

Припасы какие-нибудь на зиму заготавливали?

А что заготавливать, если нечего было?

Чем питались, какой был ваш дневной рацион зимой?

Зимой покупали картошку и разные крупы – овсянку, пшеничную… И все.

Мясо?

Мясо покупала редко, по килограмму, от случая к случаю… Мы больше молоко покупали.

Кроме картошки, какие-то другие овощи были?

Овощей там не было. Ни яблок, ни винограда мы там не видели. Отец присылал нам из дому фасоль, мы ее варили и ели.

А летом?

Все те же каши да чаи.

В лесу что-то собирали?

А в лесу ничего не было.

Совсем ничего, а грибы, например?

Ну, грибы были, всякие и разные, но мы их опасались. Рыбы много было. Мы ее покупали и в магазине и у людей, которые эту рыбу продавали.

А дома, до депортации, мама какие-нибудь консервы на зиму делала?

Ну, мама готовила… сушила фрукты… то, се…

Что делали, если кто-то заболевал, был ли там медпункт?

Ничего не было! В совхозе был лишь один врач – Анна Васильевна. Когда заболела мать, я пошла к ней, и она мне сказала: «Ей необходима операция!». Тогда я спросила: «Анна Васильевна, она выживет?». Сказала, что выздоровеет. Посадила мать на санки, дело было зимой, и повезла в Ольховку, на расстояние 18 километров, где была больница. Там ей сделали операцию, вырезали аппендицит, который у нее уже прорвался. Состояние было тяжелое, и мать пролежала в больнице целый месяц. Потом ее привезли домой. А если кто-то заболевал легкими или чем-нибудь более серьезным, тому спасения не было – там и хоронили.

Многие там умерли?

Многие. Из нашего села многие умерли. Вот, например, тот человек, о котором я Вам рассказывала. Его дочь работала на комбайне, таскала грузы, сильно вспотела, застудила легкие и умерла, а ей было всего 22 года. Ее можно было спасти, но нам не разрешали никуда уходить оттуда! Комендант, звали его Максимов, каждое утро приходил и спрашивал: такой-то, такой-то и такой-то – на месте? Так было каждое утро, до самого возвращения! Люди шли, например, на работу и их распределяли по бригадам – бригадиру такому-то столько-то людей, а такому-то – столько… Мы боялись, как бы нас опять куда-нибудь не перевели… Так оно было.

Случаи побегов оттуда были?

Побеги были. Со второго участка бежал один наш односельчанин, звали его Яков Канга и женщина из Сэсень вместе со своей дочкой. Они заперли дверь, оставили какие-то мешки, будто бы пошли на работу. Но их все равно поймали возле города Шадринска, где проходила железная дорога. За неделю они прошли по лесам 70 километров и очень устали. Взяли их сонными, когда они спали в соломенной скирде. Они бежали вчетвером, но их все равно поймали и продержали около года в каком-то подвале. Тетя Надя потом рассказывала: «Моего Якова ударили пару раз по голове! «Это ты, старый хрыч, подговорил их на побег, ты был главарем! Они его так сильно били! А ты знаешь, Варвара, что у нас в Молдове уже зреет виноград!». Ей говорили: «Потерпите, тетя Надя…, может и отпустят нас!». Она все еще надеялась вернуться домой и все тут!

Так мы там и прожили, пока нас не освободили. Мы, пятеро детей, первыми вернулись в Молдову.

А почему вас было пятеро?

Мы вернулись втроем – я и мои младшие братья, а с нами была еще мальчик из Онешт и девочка из Сэсен. Нас отпустили, как лиц, не достигших восемнадцатилетнего возраста.

В каком году это случилось?

Это случилось в 1955 году, мы отправились домой как раз 1 сентября.

А Вашей маме, почему не разрешили вернуться?

Тогда вышел указ, дающий право лицам, не достигшим 18 лет, ехать и жить где пожелают, а маме не разрешили.

Мы вернулись в Бравичи и нашли там отца, который жил у тети Никуцы – маминой сестры (она скончалась прошлой осенью). Когда мы возвращались, в Калараш мы приехали уже ночью, и не на чем было добираться домой.

Помню, как в Москве, на Киевском вокзале, мы потеряли младшего брата. Он пошел за арбузами или еще за чем-то, с каким-то мужиком из Жмеринки – и пропал. Целые сутки просидели мы на этом вокзале, разыскивая его. Русский язык он знал, поскольку тогда только на русском и говорил.

Братья там в школу ходили?

Они малые были. Один из них успел закончить там первый класс и тут перешел во второй, пошел в русскую школу здесь, в Бравича. Окончил десять классов, а когда захотел продолжить образовании, то везде нужно было знать молдавский язык. Отец его укорял: «Мэй, Миша, говорил я тебе, иди, учись на молдавском языке. Год – другой было бы трудно, а потом легче бы стало!».

Он куда хотел пойти учиться?

Он хотел стать учителем. Поехал в Кишинев поступать, а там преподавание было на молдавском языке. Пришлось ему помучиться, но все равно выучился, получил высшее образование. Был учителем, сейчас уже на пенсии, живет в Лозова. Брат, который живет в Калараше, тоже учителем был и тоже пенсионер.

Вы где остановились после возвращения?

Мы жили у тети, но там нас было слишком много. Она с мужем и своими двумя детьми ютилась в маленьком домишке с двумя комнатушками.

Потом мы жили у другой маминой сестры. Она разрешила нам сложить в «каса маре» (гостиной – а. т.) печь, и там мы прожили еще одну зиму. После этого мы жили в заброшенном доме, там же, в Бравиче. Отец говорил: «Давай, мы его облепим и обмажем глиной». А я ему говорю: «Папа, я еще ребенок, но мне уже надоело обмазывать глиной дома, только обмажешь, приведешь его в порядок, поживешь в нем недолго и опять надо куда-то перебираться!».

В том доме мы прожили лето и зиму, а на вторую весну мы перебрались в дом, который стоял возле мельницы. Дом этот принадлежал еврею, который сдавал дом в наем, а сам переехал жить в Теленешты. Отец платил хозяину 70 рублей в месяц. Из этого дома я и замуж вышла.

Потом опять слухи пошли, что нас снова собираются высылать…

Вам кто-то напоминал о депортации, упрекал этим?

Никто нам ни о чем не напоминал, и особых проблем не было, только Мындру, который был долгое время у нас милиционером, постоянно цеплялся. Недавно он умер. Плохой был человек! Сколько безвинных он в тюрьму посадил!!! Скольких он выгнал и заставил уйти из села! Нас он терпеть не мог и иначе как «кулаками» не называл.

В Кургане нам каждому объявили, по какой причине его депортировали. Отца высылали под тем предлогом, что при румынах у него была лавка. Но у нас не было никакой лавки! Значит, наше обвинение было ложным. Таким образом обвиняли всех - этот «кулак», тот «кузист» и пошло – поехало. Люди еле дух переводили, а их взяли и выслали! Одним словом – уничтожили Молдову!

По возвращении Вы где работали?

Через два года, в 1957 году, в день Св. Василия, вернулась домой и мама. Осенью того же года я вышла замуж и переехала в Краснашены. Там я работала в совхозе поваром, а так же проработала семь лет санитаркой в медпункте.

После возвращения матери родители жили вместе?

Да, разумеется, вместе. Они выкупили свой дом, из которого нас депортировали. Десять тысяч рублей заплатили за дом и девять тысяч за сарай. После нас там жил агроном, а потом какие-то молодые люди. Они потом оставили дом, но жили с родителями в одном дворе. Этот дом и сейчас стоит. Сейчас дом принадлежит брату. Отец ему сказал: «Дом не продавай! Пусть так и стоит!». В доме никто не живет, но брат, хоть и живет в Калараше, о хозяйстве заботится. У него там 18 соток виноградника, посаженного еще отцом, есть и фруктовые деревья, на огороде у него колодец, а в доме водопровод… хорошо там! Везде хорошо, человек всегда прокормится, если работает. А если не работаешь, тебе никто задарма ничего не даст.  

Вышла я на заслуженный отдых с пенсией в 70 рублей.

Сейчас у Вас какая пенсия?

Сейчас получаю 750 лей. Мало, но что поделаешь?.. Кому жаловаться?

Теперь живете в Оргееве?

Да, я продала там дом, у меня двое детей – сын и дочь. Там у меня никого не было – муж уже скоро десять лет, как скончался, сын уехал. Я там все оставила, дом продала почти за бесценок, хотя в Краснашенах мы с мужем построили два дома. Я перебралась к дочери в Оргеев. Сын женат, имеет тоже сына и дочь. Он уже десять лет, как уехал на заработки в Италию, сына он забрал с собой, дочь учится в Кишиневском медицинском университете, а жена живет в Краснашенах. Там у них дом и в нем все есть.

Каково Ваше отношение к распаду Советского Союза и появлению независимой Республики Молдова?

Думаю, что нет никакой справедливой власти, никакого справедливого закона. Кто дорвался до власти, тот и… Сколько миллионов поступают в Молдову, и куда они деваются?  Вот у меня, к примеру, есть эти боны и сберкнижки под них выписанные, что мне с ними делать? Неужели, так и не продали этот бензин, чтобы вернуть и нам деньги? И деньги на сберкнижке были, да сплыли… остались одни счета, что мне теперь с ними делать? Кто стал миллионером?  Те, кто подсуетился, знал все ходы – выходы, стали миллионерами… Как говорил Мишин – пять тысяч для него не деньги…

Если поехать в Кишинев и пересчитать их всех, то большинство из них окажутся русскими. Сколько там молдаван? И все они у власти.

Земля у нас в Молдове стала целиной… А почему? Людям нечем обрабатывать землю! Пенсия мизерная. Взять, к примеру, меня -  есть в Краснашенах два гектара земли, но я ведь не пойду ее обрабатывать? Так и лежит земля пустошью… Был сад, да и тот на дрова изводят. Виноградник отдала одному человеку – пусть за ним ухаживает и забирает себе  урожай, только бы не вырубал. В остальном - ничего нет, все в запустении…

А сейчас, когда власть сменилась, что происходит?

Сейчас тоже ничего не делают! Только и слышишь, что про выборы… На что нам столько выборов??? Сколько можно выбирать??? Поставили этого президента, а его даже не слышно, когда говорит… Может он хоть раз свое слово сказать, или нет?

Госпожа Пырнэу, благодарю Вас за интервью.

Интервью и литературная обработка Алексея Тулбуре

Транскрибирование Надин Килияну

Русский перевод Александра Тулбуре

Интервью от 14 августа 2012 г.

Транскрибирование от 14 мая 2013 г.