Талпэ (Чобану) Валентина Ивановна, 1933 г. р., г. Кэушаны

Госпожа Талпэ, расскажите, пожалуйста, где и когда Вы родились, кто были ваши родители, братья и сестры?

Зовут меня Валентина Ивановна Чобану, но это моя девичья фамилия, по мужу я Талпэ. Муж мой был осужден за то, что пошел добровольцем в румынскую армию и отсидел в тюрьме 9 лет. Когда еще парнем был, повздорил с одним коммунистом.

До этого мы еще дойдем, а сейчас скажите, пожалуйста, где и когда Вы родились?  

Родилась я в Кэушанах, а вот насчет года точно не знаю – метрика где-то затерялась, а так я, как и мои одногодки, 1933 года.

Ваши родители?

Чобану Ион и Чобану Зиновия. Брат Вам уже рассказывал. Мне тогда было 14, а ему 6 лет.

Какое хозяйство было у родителей в то время?

Наши родители были очень трудолюбивыми, поэтому в хозяйстве было все. Отец происходил из многодетной семьи, где было восемь детей, которых поднимала одна бабушка. В маминой семье росли тоже восемь детей, но в семье был отец. Начали они хозяйство с двух гектаров, полученных от родителей. Потом они купили еще шесть, и всего стало восемь гектаров земли. Отец потом все жаловался – вот, продал мне Комичук землю и остался, а я до Сибири дошел.

Вы в каком году замуж вышли?

Замуж я вышла в Сибири, потому что родители мужа были ссыльными, как и мы, а он, отбыв девять лет, вернулся из тюрьмы к ним. Родом они были из Рэспопен.

Родители, как я уже сказала, были зажиточными, но под конец дошли до того, что пахали на коровах. Я, как старшая, работала с отцом в поле – он загружал подводу, а я привозила все домой. Коровы были нашими кормилицами.

А почему так, остальную скотину забрали?

Нет, просто налоги были очень большими, и трудно было скотину содержать. У нас были две коровы, которых мы впрягали в плуг – с этого и кормились. Во время голода нас опять-таки коровы спасли – родители продавали молоко и покупали пшеницу и макух, которые размалывали на зернотерке. Родители давали каждому свою лепешку… мы не голодали и траву не ели…

Что же Вам еще сказать. Отец у нас был хозяином, все у него спорилось - он умел из малого сделать больше. Все умел, все имел, и все пришлось бросить.

Вы помните день 6 июля?

В тот день мы с отцом были весь день на прополке, поскольку тут недалеко у нас было два гектара земли, погода была хорошая. Вечером мы пришли, но никто еще ничего не знал. Друзья сказали отцу: «Ванюша, этим вечером будут людей вывозить». Все думали, что будет как в 1940 году. Отец убежал в лес, поскольку наш дом находился рядом с лесом, а мы с сестрой легли во дворе под навесом, а мама ночевала в доме… Они пришли,  около часу ночи, разбудили нас и собрали всех в доме, зачитали нам какое-то постановление и предупредили чтобы «никто никуда не двигался».

Нам еще повезло, что на этот участок попался один еврей, знакомый нашего отца. Он бросил к нам в машину много вещей. Мама только плакала и причитала: «Меня заживо похоронят!». Она пошла и покормила кур, задала корм коровам, которые только неделю как отелились, накормила телят, но ничего не хотела с собой брать – ни к чему не прикоснулась. Я понимала, что происходит, и кинулась собирать вещи и все что там было, а еврей погрузил на машину много чего – кадушку с брынзой, мясо, какие-то шкурки, которые в Сибири нас от голода спасли, пилу и топор… Он говорил: «Забирай, женщина, там все пригодится!»

А мать причитала и говорила: «Ничего мне не нужно, все равно в могилу сведут!». Все причитала и стены целовала, она столько труда вложила… (плачет…). Так продолжалось до восхода солнца. Потом этот человек увидел, что набрали много чего, дал указание, чтобы приехали две машины, но мы и одну толком не загрузили, потому что не знали что брать. Был у мамы сундук, в котором она держала всякие домотканые вещи. Мы кое-что оттуда достали, завернули в покрывало, и этот папин знакомый связал все в узел и забросил в кузов – это было наше приданное, с которым мы вышли замуж в Сибири. Мама так ни к чему  и не притронулась - она все плакала.

Нас посадили на машину и вывезли в центр, а там подсадили еще одну семью – русских, у них ничего не было, но говорили, что их взяли по политическим мотивам, это были муж с женой и его мать. Повезли нас на станцию, а там заперли нас в вагонах как скотину. Хоть у нас и было кое-что из-дому взято, пришлось нам терпеть и жажду и голод.

Отец на второй день потолковал кое с кем, и ему посоветовали вернуться к семье. Пришел он домой, а там его знакомый еврей составлял опись.  На кухне он нашел глиняный сосуд с топленым мясом (тогда так готовили провизию – резали свинью, растапливали жир, жарили мясо и хранили в глиняных сосудах – этим питались и дома, и в поле на работе) и целую сумку яиц – там уже во всю хозяйничали эти два подлеца и подонка, которые, как оказалось, донесли на нас – я их не знаю. Они готовили себе еду. Отец зашел и сказал: «День добрый, парни, что вы делаете?».  - «Добрый день, вот, кушать готовим».

Отцу стало не по себе, он вошел в дом и снова поговорил со своим знакомым. Тот сказал отцу, что может взять что захочет. А что он мог взять, если его в дрожь бросало при виде всего этого и при мысли, что все придется бросить. Был там старый бабушкин ларь, в котором хранилась кукурузная мука. Взял он этот ларь, моток шерсти и наши береты и со всем этим добром пришел к нам на станцию. Когда стали загружать этот ларь в вагон, он взял и рассыпался. Подошли к нам люди и стали брать эту  муку – кто ведром, кто передником – ведь многие даже куска хлеба не имели. Пришел отец, и повезли всех нас навстречу мукам, холодам и тяготам.

В пути как было?

В пути эшелон останавливался раз в сутки, и мы могли справить свои естественные нужды. Все это происходило у всех на виду, и уже никто не стыдился и не обращал внимания на того, кто был рядом  - женщина, мужчина, парень или девушка. Все были рады возможности, хоть раз в сутки оправиться. Все справляли нужду возле вагона, а потом опять под замок. На сутки выдавали ведро воды, до следующей остановки.

Ехали мы дней десять, пока доехали до станции Шумиха, где нас уже ждали машины из совхозов и колхозов. Тем, кто попал в совхоз, повезло больше, но мы попали в колхоз…

Подали машины, нас посадили и мы поехали. Так оказались мы на Ферме №1. Дочь моя (сейчас работает в Италии) там и родилась. Она уже сейчас как-то должна была пройти в аэропорту таможню и там служащая таможни иронично заметила: «Не, понимаю, как вы могли родиться на Ферме № 1» (так было записано у  нее паспорте). Дочь ответила этой даме: «Бессовестная, так назывался колхоз, в который нас депортировали, где я и родилась, а вы тут жили…». Вот так у меня родилось двое детей, на самом деле их там родилось трое, но мужа на год раньше отпустили.

Вернемся к моменту прибытия на Ферму № 1, что дальше было?

Там выращивали хлеб и нас каждый день кормили пшеничной кашей, но видимо, та пшеница была вперемежку с сорняками, потому что была горьковата на вкус, но все равно, была вкусной. Отец был столяром, и он каждое утро брал топор и уходил на работу. Все подробности я уже и не помню, но поначалу нам за работу не платили.

Через друзей и знакомых отец узнал про другую ферму, на которой мы потом прожили шесть лет, написал в местные инстанции и комендант разрешил нам туда перебраться, хотя мы и были под строгим надзором, чтобы не убежали. Отец погрузил нас на сани, дело было зимой, и мы переехали на эту ферму. Там нам выделили комнату в бараке при бывшей барской усадьбе.

Выделили нам, значит, комнату в этом бараке, которую мы делили еще с двумя семьями – одна семья из села Талмаза, в которой было трое детей, муж и жена, нас тоже было пятеро, да еще пожилая пара из Рэспопен. Каждый держал свое хозяйство под кроватью, плита была в коридоре и на ней мама готовила нам еду, в основном это было мороженая картошка.

Мама сидела дома или работала?

Мама работала поначалу на току, сестра устроилась дояркой на ферме, потому что там не только хлеб выращивали, но и животноводством занимались. Я оставалась дома, пока что, и зарабатывала шитьем копейку-другую, в тот год я научилась шить и обшивала то одну, то другую женщину. Потом я пошла на ферму и стала работать телятницей. Так, до самого освобождения и ухаживала за телятами.

С вашим мужем Вы там познакомились?

Да, он прибыл туда, поработал, а потом мы и поженились. В каком году это было я уже не помню, потому что к этому горю прибавились еще и неприятности детей – мать, она за всех переживает и все близко к сердцу принимает. Но, благодарение Господу, как бы то ни было, зрение у меня хорошее, грамоту знаю и могу читать.

Вы тут в Молдове, до депортации, в школу ходили?

Да, в 1940 году я выучила русские буквы, а потом, когда власть в 1941 году переменилась, проучилась два года при румынах - на этом учеба закончилось. Но читать я могу и так и этак.

После войны Вы в школу не пошли?

После войны, да куда там?.. В школу я не пошла, потому что дома было много работы…, приходилось помогать родителям, участвовать в прополке, потому что было шесть гектаров пахотной земли, виноградника и кукурузы…

В Сибири Вы в школу тоже не ходили?

Нет – нет. Вот не помню, брат ходил в школу или нет… ходил, ему шесть лет было, когда нас туда отправили.

Что было в следующие годы?

Легче стало, лучше. Все работали и зарплату вовремя получали. Магазин был, так что все устраивалось.

Если кто-то болел, что с ним случалось?

Помирал и все тут. В трех километрах от этой фермы был населенный пункт Яломан, и там была больница. Отца там вылечили. Это случилось уже когда я замужем была. Однажды он пошел менять дверь в бараке и как только ударил топором по филенке, так весь этот навес на него и рухнул.

Кто-то меня кликнул (у нас уже тогда свой дом был) Я туда побежала, людей растолкала и стала разбирать завал, тут и люди подошли.  Он лежал лицом вниз - балка ударила его прямо по позвоночнику. Вытащили его, положили его у стенки и кто-то хотел облить его водой. Но я сказала, чтобы не делали этого, потому что он и так был простужен. Мы с сестрой погрузили его на машину и отвезли в больницу, где его и вылечили. Но доктор сказал: «Если хочешь прожить еще лет десять, бросай курить!» (отец курил). Так оно и случилось – отец бросил курить, вернулся домой и умер на своей земле. А тогда его Бог спас…

Какими были там отношения между молдаванами?

По сравнению с тем, что было в Молдове, там отношения были гораздо лучше, потому что гонору и спеси не было. Русские так же хорошо к нам относились. Там была целое столпотворение – татары, казаки, хохлы и представители разных народностей… Татары тоже хорошо относились… Бывало, выходит молодежь на гулянку…

Гулянка устраивалась следующим образом: собирались на ровной вытоптанной площадке, один играл на гармошке, а молодежь танцевала, а потом разбивались по парам и шли гулять – дело молодое. Отношения с местными были хорошими, и не было ни одного случая, чтобы с нами грубо обошлись или сказали про нас дурное слово.

Друзья у Вас там были?

А как же… и русские и татары из местных…

С администрацией как складывались отношения?

С ними мы тоже ладили. Поначалу мы каждый день регистрировались. Однажды осенью я проработала прицепщиком с одним молодым парнем татарином, так я от него ни одного плохого слова не слышала. Чтобы он меня заставлял, скажем, слезть и очистить плуг,  да никогда. Я спала, он укрывал меня своей шинелью, потом шел и чистил плуг. Вечером шли в вагончик, а там много разных людей было, и он мне говорил: «Валентина, иди, спи!». Они шутили, веселились, но меня не обижали.

Летом я работала на сенокосе, осенью на пахоте, а зимой я пошла на ферму телятницей, дали мне группу в 25 телят. Много я за ними убирала, но получала за это мало, потому что получали в зависимости от привеса. Однако телята поносили и не набирали необходимый вес, а если умирали, то тогда мы вообще ничего не получали. Но делать было нечего, каждый должен был где-то работать. За зиму перед этой, я на санях на воловьей упряжке таскала воду с проруби на озере и возила в бочке, по 40-градусному морозу. Бывало, нос побелеет, валенки и брюки звенели как железо. Потом этой водой поили скотину. Я потому и пошла в телятницы, потому что там было тепло. Так продолжалось до моего замужества, потом я забеременела и на этом моя работа закончилась. Больше я не работала.

Расскажите, пожалуйста, подробнее, что случилось с Вашим мужем?

Он приехал к нам в ссылку, после того, как отбыл свой тюремный срок. Родился он в 1928 году и в 1944 году, когда вернулся фронт, он пошел служить в румынскую армию, но их демобилизовали, и он вернулся домой. По рассказам мужа, он был из крепкой зажиточной  семьи, а тот, который на него донес, был ничтожеством, и муж дал ему пощечину, а тот пошел и донес, что он пошел добровольцем в румынскую армию. Его судили и девять месяцев продержали в заключении там в селе. Он просился на фронт, но ему не разрешили. Осудили его на десять лет и отправили в глубь Сибири, отбывать наказание. И там пришлось ему помучиться – питался одними селедочными головами, да очистками картофельными. После десяти лет тюрьмы, куда было деваться? Приехал к своим родителям, которых тоже сослали в Сибирь. Проработал год-два на уборке сена, еще где-то…

Он Вам не рассказывал, где, в каком лагере он отбывал наказание?

Он может и рассказывал, да я не помню… Столько всего  было, разве все упомнишь… Мы там познакомились и подружились, но матери не по нутру была эта дружба: «Что за долгие разговоры с этим Талпэ?». Я рассказала матери, что и как, а она сказала, что может быть, вернемся домой, не хотела, чтобы я там выходила замуж. Я ей сказала: «Мама, уже семь лет прошло, как мы все домой возвращаемся…».

Там мы и поженились, построили свой отдельный домик. Стены дома сплели из жердей, которые потом обмазали глиной с обеих сторон. Муж работал и плотником, и сено возил.

И эти домишки выдерживали такие холода?

Там кругом леса были, так что дров хватало, печь постоянно топили. Мы там неплохо устроились. Коровенка у нас была, (мы ее нетелей взяли и вырастили) домашнюю птицу можно было держать, поскольку хлеб там был – ток находился рядом с домом. Наберешь мешок пшеницы и – через забор.

Тогда за воровство сажали…

Люди тогда друг на друга не доносили… Так мы и прожили все эти годы, печь топили…

Когда настала пора возвращаться, у нас много всего было - и еда и дрова. Вы же знаете, какие мы, молдаване. Муж старался и приносил в дом, потому что у нас уже было двое детей, а третьего я родила перед самым возвращением – в апреле, а вернулись мы в мае.

Вернулись куда?

Вернулись мы сюда, в Кэушаны, к маминой сестре. Она отвела нам комнату,  и мы некоторое время жили у нее. Они позаботились и о нашем багаже, да какой там багаж. Нам пришлось там все бросить. Дом никто покупать не хотел (знали, что мы уезжаем). Продали все, что можно было и вернулись. В Сибирь нас быстро вывезли, а на обратном пути нам самим пришлось платить за проезд и за каждый килограмм багажа.

Мы пожили некоторое время у тети, а потом муж пожелал вернуться к себе на родину, в село Рэспопены Резинского района. Там тоже пришлось, и голодать, и горя хлебнуть.

Почему?

Потому что не смогли устроиться получше. Купили какой-то старый дом, деньги все вышли. Денег не хватило, и бедная мама добвила из своих денег сто рублей. Ни продуктов, ни дров – ничего не было. Откуда, да и кто тебе даст? Нам еще повезло, что друг мужа и наш кум, работал в больнице завхозом. Он шел в больницу и приносил домой по мешку с углем, так мы и перезимовали.

По возвращении в Молдову вы на работу не устраивались?

Он устроился – взял топор и пошел, а я не могла, потому что у меня на руках был маленький ребенок. Как только ребенок подрос, я устроилась на работу в больницу, в туботделение, раздавала там пищу. Этим я и своих детей от недоедания спасла. Туберкулезников кормили хорошо, и после них, обычно, оставалось много еды.

После этого, какую еще работу Вы выполняли?

Потом, до самого возвращения сюда, я работала в той же больнице няней. Проработала в Рэспопенах десять лет.

Почему Вы решили вернуться сюда?

Вдали от близких, я чувствовала себя там совершенно чужой. Тут были отец, сестра, брат, а там – никого. Надоело мне на чужбине жить. Брат работал в больнице техником, и я его спросила, сможет ли мне помочь устроиться на работу в больницу. Он ответил, что хоть завтра.

Вы вернулись одна, без мужа?

Вернулась одна, потому что он не захотел приехать. Вернулась и сразу же стала работать в больнице… И снова трудности…

А дети?

Дети все приехали со мной. Старшего сына той же осенью забрали в армию. Проводы ему устроили у брата. Он ушел в армию, а я начала строить дом на бывшей мусорной свалке, где было все что угодно – стекло, уголь и прочий хлам. Сначала мы хотели построить дом на огороде у родителей, но нам не разрешили, потому что до кладбища меньше 400 метров. Потом уже разрешали строить дома, чуть ли не перед воротами кладбища.

Мы пытались получить участок и там, где были наши дома до депортации. Там было два дома – в одном доме жил агроном, а в другом председатель сельсовета. Долго мы ходили по этому вопросу, но нам сказали, что мы не имеем права, поскольку они эти дома купили. Один заплатил за дом 160 рублей, а второй – 170 рублей. Так нам дома и не вернули. Когда брат позвал комиссию, чтобы выделила нам участок на огороде, они выискали другой повод для отказа. И тогда мы решили строиться на месте бывшей свалки, но зато близко к центру и до брата недалеко. Предлагали нам место под застройку в старой части Кэушан, но я там не захотела жить, потому что слишком далеко было. Брат пошел куда надо и мне быстро выделили участок, оформили документы. Он же нашел трактор, вывезли мусор, разровняли площадку и 9 мая, при помощи брата и других родственников, начали строительство дома. И построили потихоньку. Очень помог брат. Благодаря его усилиям и старанию, я и обзавелась своим домом.

Вижу, что дом у Вас красивый, крепкий!

Строили его долго и трудно, много лет.

Скажите, пожалуйста, за все эти годы, прожитые в Рэспопенах и тут, кто-нибудь попрекнул Вас депортацией?

Боже упаси! Даже слышать не хотели. Я же говорила про свои хождения по жилищному вопросу, и даже маму с собой взяла, чтобы завещание составила. Они ничего и слышать ничего не хотели. Сказали, что дома куплены и ничего сделать нельзя. Тогда я сказала тому начальнику райисполкома: «Если бы случилось, что Вас подняли среди ночи и отправили в Сибирь!..». А он ответил: «Не дай Бог!». А я его спрашиваю: «А нам за что Бог дал, что мы оказались в Сибири???». Так ничем нам и не помогли.

Ваши дети, чем занимаются?

У меня два сына и две дочки. Младшая дочь родилась уже тут, в Рэспопенах. Остальные трое родились в Сибири. Хотелось бы и Вас спросить, если ребенок родился в Сибири в апреле месяце, а нас освободили в конце месяца, притом, что процесс возвращения молдаван на родину начался за год до этого, ему что-нибудь полагается? Ему ничего не дают, говорят, что он родился после того, как было принято решение об освобождении молдаван из Сибири. Сейчас его дома нет, странствует по свету, но когда вернется, хочу ему посоветовать обратиться к Филату или Гимпу и поговорить по этому вопросу.

Как Вы отнеслись к переменам горбачевской перестройки?

И тогда не очень хорошо жили, да и сейчас не лучше, хотя сейчас вроде бы получше стало. Как говорит моя дочь, которая сейчас за границей: «И тогда ели брынзу за тринадцать…». Жили мы плохо и тогда. Работали много, а получали мало. Первую зиму, когда только в дом вошли, тоже не было чем топить. Все ложились спать, а я шла и таскала уголь у соседки через забор. Набирала я два мешка угля, потом приходил старший сын (он работал шофером) и забирал их. Так мы обеспечивали себя топливом. Ни на йоту мы лучше не жили…

Чем когда?

Чем в этот период. Тычут нам пальцем, мол, тогда, в советское время, было лучше. Мы тогда хорошего не видели, как не видим его и сейчас. И знаете почему? Потому что я одинокая! Сама вырастила четверых детей. Всем свадьбы справила, женила и замуж выдала, потому что это был мой родительский долг. Столько мучилась, а теперь до чего дожила! Ноги не ходят, некому кусок хлеба принести.

Все разъехались?

Разъехались по свету… В Кэушанах один сын остался, но у него инсульт. Перенес операцию на голову… тяжело, одним словом.

И пожар в этом доме случился… Раньше он был крыт железом. Отчего загорелось, не могу сказать.

Госпожа Талпэ, какой период Вашей жизни был самым счастливым?

Для меня и моей семьи такого периода не было. Мать прожила 90 лет, а проработала до 85-ти, а отец скончался в 67 лет, потому что болел. Что Вам сказать? Спасибо Господу, что не голодали. Я работала денно и нощно, и была бережливой. Дети меня слушаются по сей день!

Как Вы считаете, почему не было счастья  в жизни? Те, которые  остались, прожили жизнь счастливее?

Прожили…

Останься Вы в селе, все сложилось бы по-другому?

Все сложилось бы иначе. Я бы вышла замуж за другого. Как раз тогда был у меня друг из хорошей хозяйственной семьи. Конечно, все это было еще по-детски. Он нас даже проводил, когда увозили. Все было бы по-другому. Родители наши были трудолюбивые, подготовили для каждого из нас долю имущества. Депортация вывернула нашу жизнь наизнанку.

Те, которые остались, поживились за счет нас и за счет других. Соседи рассказывали, что наши коровы еще целую неделю, после того как нас вывезли, подходили к нашим воротам и ревели. Целую неделю растаскивали имущество, накопленное нашими родителями. Отец был младшим в семье и очень работящий, за что не возьмется, все сделает

Можете себе представить, что за жизнь была у нас в ту первую зиму по возвращении, когда мы, раздетые и голодные прибыли вместе с тремя детьми, из которых один на руках. Я покупала у соседей пол-литра молока и варила ему манную кашу. Самой тоже хотелось попробовать, так я тарелку облизывала. Вот так, этим полулитром молока я его и вырастила. Много тягот выпало на мою долю. Спасибо Господу, что еще двигаюсь.

Могу Вам сказать, госпожа Талпэ, что у Вас хорошая память и выглядите Вы очень хорошо?

Что-что, а память и зрение у меня хорошие. При солнечном освещении я свободно читаю без очков, и память меня не подводит. Иногда мои дети даже обижаются на меня, что я их поучаю. Но я знаю, что им надо делать и как следует поступать. Они не любят, когда я им указываю и советуют мне заниматься своими «старушечьими делами».

Задам Вам последний вопрос, и все – не буду больше мучить…

Вы меня не мучаете, может Вы сами мучаетесь, а я просто вспоминаю пережитое… Когда по телевизору показывали моменты связанные с депортациями, потому что все и вправду так и было!

О чем Вы говорите?.

О фильмах про депортацию. Там все-все правда!

Кто сейчас у нас в стране борется за правду, и борется ли?

Как же не борются?.. Вот Гимпу, в первую очередь, а Филат дал нам по 500 лей. Гимпу очень боевой, я очень часто ловлю себя на мысли, что он своей смертью не умрет. Знаю, что его семья в то время тоже пострадала. Так вот, когда показывали по телевизору, я плакала, потому что сама прошла через все это! Смотрела, как эти депортированные глядят в оконце, и мне казалось, что я там с ними, потому что мы точно так же смотрели в такое же оконце, и хватали глоток свежего воздуха в знойной духоте железного вагона.

Но сейчас мы независимы, Советского Союза нет…

Вот и хорошо! Но, видите ли, не все так рассуждают. Я ведь знаю, какими они были и есть. Когда уже работала здесь, мы выходили с ночной смены в 9. 00, а нас заставляли выполнять другую работу – собирать разные растения: 2 кг ромашки, 2 кг листьев, 2 кг еще чего-то там. Я должна была после ночной смены в терапевтическом отделении (может и удавалось поспать урывками, а может и нет – больные разные бывают) собирать травы… Нам говорили: «Не нравится, иди в колхоз работать, за забором десятеро ждут…»

Сейчас шлют мне приветы, в гости приходят, но как вспомню, какие слова мне говорили! Я  была терпеливой и покорной, но сколько всего мне пришлось пережить. Тут хоть свет был, а в Рэспопенах однажды, во время грозы провода порвало.. Молодежь вышла из клуба и двое парней и девушка наступили на эти провода. К нам только пришли и сказали: «Идите и привезите их!». А как пойдешь, если машин нет, ничего нет? Медсестра только сказала: «Вы санитарка, вот и идите!». Взяли мы носилки двух ходячих больных и пошли в час ночи. Идти нужно было, примерно, как до нашего центра, а морг находился на таком же примерно расстоянии, как наша церковь. Спасибо людям, в том числе и молодым, которые там были, они помогли, нам не пришлось носилки таскать. Но страху натерпелись.

Самый последний вопрос. Сейчас много говорится об объединении с Румынией, о евроинтеграции…

Хороши и те и другие. Русские были «хорошие», но и румыны не лучше. Говорю так, потому что знаю со слов отца, как это было. Выборы проводились посредством подкупа и коррупции, налоги были высокие, чтобы их выплатить приходилось грузить целую подводу пшеницы (а как тяжело давался этот хлеб) и везти на продажу евреям, чтобы на выручку заплатить налоги. А евреи говорили (об отборной пшенице): «Что ты мне этот мусор привез?». Как я могу сказать, что они хорошие.

Как сейчас  обстоят дела, я не знаю, но по голове нас никто не гладил. И тогда были предатели и были коррупционеры, а что там сейчас, не знаю. И язык у нас один. Им тоже через многое пришлось пройти, никого не хочу судить. Если ты здоров, у тебя есть работа, а в доме есть хлеб и немного денег – это уже хорошо! Я довольна, что работала и получаю какую-никакую пенсию, а когда получаю ее, то прошу кого-нибудь, чтобы сходил за хлебом, тем и живу, спасибо. Я экономная и мне хватает.

Желаю Вам крепкого здоровья и долгих лет! Спасибо за рассказ!

Интервью и литературная обработка Алексея Тулбуре

Транскрибирование Надин Килияну

Русский перевод Александра Тулбуре

Интервью от 11 августа 2012 г.

Транскрибирование от 28 апреля 2013 г.