Уничтожить и забыть. Документы и воспоминания о жизни и гибели историка Миркинда

Уничтожить и забыть. Документы и воспоминания о жизни и гибели историка Миркинда[1]

Вводная статья

Тулбуре А.С. Это история об исключении из жизни и о забвении после смерти

 

Архивные документы

• Протокол № 10 заседания ученого совета исторического факультета от 24 мая 1977 г. (далее — АГУМ 2). Архив Государственного университета Молдовы. Ф. 1. Оп. 1. Ед. хр. 1695;
• Протокол № 11 заседания ученого совета Кишиневского ордена Трудового Красного Знамени госуниверситета имени В.И. Ленина от 29 июня 1977 г. (далее — АГУМ 3). Архив Государственного университета Молдовы. Ф. 1. Оп. 1. Ед. хр. 1777;
• Протоколы заседаний партбюро исторического факультета. Протокол № 15 от 31 октября 1978 г. (далее — АОПО РМ 4). Архив общественно-политических организаций Республики Молдова. Ф. 276. Оп. 127. Ед. хр.374;
• Протоколы партийных собраний исторического факультета. Протокол № 10 партийного собрания от 31 октября 1978 г. (далее — АОПО РМ 2). Архив общественно-политических организаций Республики Молдова. Ф. 276. Оп. 127. Ед. хр. 373;
• Протоколы заседаний парткома Кишиневского ордена Трудового Красного Знамени госуниверситета им. В.И. Ленина. Протокол № 11 от 16 ноября 1978 г. (далее — АОПО РМ 3). Архив общественно-политических организаций Республики Молдова. Ф. 276. Оп. 127. Ед. хр. 353;
• Письмо руководства исторического факультета на имя ректора КГУ от 17 декабря 1978 г. // Личное дело Миркинда Анатолия Морицевича (далее — АГУМ 1). Архив общественно-политических организаций Республики Молдова Ф. 1. Оп. 8. Ед. хр. 814. С. 80.
• Указатель имен к разделу Архивные документы.

 

Интервью и воспоминания

• Либин (Миркинд) В.А. «Я много думаю о папе — чем старше становлюсь, тем больше думаю» (https://istorex.ru/page/libin_mirkind_la_ya_mnogo_dumayu_o_pape__chem_starshe_stanovlyus_tem_bolshe_dumayu)
• Уваров П.Ю. #Толямиркинд (https://istorex.ru/page/uvarov_pyu_tolyamirkind)
• Бабилунга Н.В. По гамбургскому счету (https://istorex.ru/page/unichtozhit_i_zabit_vospominaniya_o_professore_mirkinde_babilunga_n_po_gamburgskomu_schetu)
• Солонарь В.А. Светлая и горькая память. Воспоминания о профессоре Миркинде (https://istorex.ru/page/solonar_va_svetlaya_i_gorkaya_pamyat_vospominaniya_o_professore_mirkinde)

• Поливцев В.Н. Воспоминания о профессоре Миркинде (https://istorex.ru/page/polivtsev_vn_vospominaniya_o_professore_mirkinde)

 

Сокращения:

АГУМ — Архив Государственного университета Молдовы.

АМГУ — Архив Московского государственного университета.

АОПО РМ — Архив общественно-политических организаций Республики Молдова.

ГА РФ — Государственный архив Российской Федерации.

 

 

Вводная статья

Алексей Тулбуре (Институт устной истории Молдовы)

Это история об исключении из жизни и о забвении после смерти

 В августе 2018 в интервью журналу «Историческая экспертиза» профессор университета Центральной Флориды Владимир Анатольевич Солонарь, рассказывая о годах обучения на историческом факультете Кишиневского государственного университета (КГУ), особо выделил блистательного лектора Анатолия Миркинда. С отчеством любимого преподавателя, однако, возникла проблема — во время интервью Солонарь не смог его вспомнить, подчеркнув, что оно было необычным. В процессе подготовки интервью к печати мы попытались узнать отчество Миркинда. Сделать это, привычно обратившись к Интернету, не удалось. Мировая сеть не содержала информации о преподавателе КГУ Анатолии Миркинде, доступной «с одного клика». Не помогло и изучение литературы по истории КГУ. Миркинд (без отчества) трижды упомянут в главе, посвященной кафедре Новой и Новейшей истории истфака (Cozma 1996: 231, 236, 237). Отчество (действительно необычное) позже вспомнил сам Солонарь, и в интервью было приведено полное имя — Анатолий Морицевич Миркинд.

Мы[2], поступившие на исторический факультет КГУ уже после смерти Миркинда, решили восстановить память об этом незаурядном человеке. Все знавшие Анатолия Морицевича отзывались о нем как о замечательном ученом и педагоге, талантливом лекторе, скромном, деликатном человеке. Интерес к личности Миркинда подогревался еще и тем, что, по словам помнящих его людей, судьба историка Нового времени переплелась с ключевыми событиями Новейшей истории. Почти все «вспоминали», что Анатолий Морицевич был участником Великой Отечественной войны, а в 1945 был причастен к работе Потсдамской конференции в качестве переводчика. Как можно было забыть такого человека? Несомненно, что у забвения должно быть менее банальное объяснение, чем безжалостный бег времени. Вычеркивание Миркинда из корпоративной памяти преподавателей КГУ, очевидно, было связано с историей, приведшей к его увольнению из университета, и последовавшими за этим изоляцией и самоубийством.

Нами двигало не только естественное человеческое стремление противостоять неизбежной энтропии, но и профессиональный интерес, связанный с исследованиями памяти, устной историей и публичной историей. Забвение Миркинда является ярким примером репрессивной работы коллективной памяти позднесоветского периода, в результате которой короткая коммуникативная память не преобразовалась в долговременную культурную память письменных текстов. Мы также старались выяснить, как память, запечатленная в устных рассказах, трансформирует реальную историю, сохранившуюся в документах эпохи. Дополнительный интерес представляло то обстоятельство, что носителями памяти выступали историки — профессиональные «хранители прошлого». Отличается ли память историков от памяти «обыденной», которая преобразует историю по лекалам мифа? Немаловажным для нас было осознание того, что исследование памяти является одновременно ее конструированием. Мы стремились, чтобы Миркинд занял в коллективной памяти то место, которое бы соответствовало уровню его блистательных лекций на истфаке КГУ.

Мы обратились в социальных сетях ко всем, кто помнит Анатолия Морицевича Миркинда, с просьбой поделиться своими воспоминаниями. Эти материалы немедленно вывешивались в Интернете и тут же провоцировали новые мемуарные тексты. Первым на наш призыв откликнулся Николай Вадимович Бабилунга, бывший студент Миркинда, ныне кандидат исторических наук, заведующий кафедрой Отечественной истории истфака Приднестровского госуниверситета им. Т.Г. Шевченко (Тирасполь). Он обвинил в бедах, свалившихся на голову любимого преподавателя, коллегу последнего по кафедре Новой и Новейшей истории, профессора Александра Константиновича Мошану, ставшего впоследствии спикером первого парламента независимой Республики Молдова. Поскольку в ходе развала СССР Бабилунга и Мошану были политическими оппонентами — первый способствовал возникновению и укреплению непризнанной Приднестровской Молдавской Республики (ПМР)[3], второй — стал одним из лидеров унионистского движения[4], — упомянутые обвинения требовали документальной проверки.

Мы попросили Владимира Анатольевича Солонаря, который и пробудил у нас интерес к Миркинду, специально написать о нем. В своих воспоминаниях Солонарь рассказывает о лекциях Анатолия Морицевича, называя их «ярким явлением», вспоминает о том, что Миркинд «читал вдохновенно, с внутренней убежденностью и красноречием, которые выделяли его среди прочих коллег». Солонарь пишет, что Анатолий Морицевич был широко образован, говорил на трех европейских языках, что для Кишинева советского времени было редкостью. Миркинд «любил немецкую поэзию и мог цитировать Гейне по памяти. Он как бы пришел из среды русско-еврейской интеллигенции 20–30-х гг., революционных романтиков-интернационалистов».

Через какое-то время мы получили из Москвы воспоминания доктора исторических наук, члена-корреспондента РАН Павла Юрьевича Уварова. Он знал Миркинда с детства, как «Толюмиркинда», в семье которого они с матерью часто останавливались, когда приезжали в Кишинев: «В 60-х гг. прошлого века моя мама часто бывала в Молдавии. Сперва — как художник в этнографических экспедициях, затем — как сценограф кишиневского театра“Лучафэрул”. Когда меня не с кем было оставить дома, брала меня с собой. Летом 1965 г. в экспедиции Валентина Зеленчука[5] мы познакомились с Матусом Лифшицем[6], а уже в Кишиневе он познакомил нас со своим близким другом Анатолием Миркиндом. Они так и отложились в детской памяти как “Матуслифшиц” и “Толямиркинд”. У них было много общего. Оба — столичные студенты, ушедшие на фронт, оба служили переводчиками, один был свидетелем Встречи на Эльбе и Нюрнбергского процесса, другой переводил на Потсдамской конференции и на том же Нюрнбергском процессе (так, во всяком случае, я запомнил)». Уваров вспоминает детские книги в квартире Миркинда: «Сказки Кристиана Пино, непохожие на все, что я читал раньше, — тонкие, романтичные, но при этом очень интересные. Другая книга со странным названием “Трудус, трудум, труд” была написана автором по фамилии Луда, и отличалась некоей брутальностью. Это были легенды о французских ремесленниках, чем-то напомнившие мне сказы Бажова, но при этом умело вставленные в превосходно прописанный реальный исторический контекст. Как знать, может быть, эти книги повлияли затем на мой выбор страны изучения?»

Замечателен рассказ о том, как встречались «два мира» Кишинева — русскоязычные и советские «крипторумыны»: «Как я сейчас понимаю, это был достаточно узкий мир русско-еврейской гуманитарной интеллигенции Кишинева (мир Миркинда, Лившица и др. — А.Т.). Я по малолетству не мог осознать всех нюансов, простодушно полагая, что Сема Молдован[7] (на самом деле — Соломон) со своей милой женой Милой и есть натуральные молдаване, а как же иначе? Совсем иной круг нашего общения составляла молодежь “Лучафэрула” или прогрессивные художники с Рышкановки[8]. Когда мы уезжали в Москву, на наших проводах эти миры пересекались, причем очень дружелюбно. На столе возникали “Негру де Пуркарь” и “Алб де Масэ”, все обменивались новостями, в том числе и тревожными (“оттепель” закончилась, в Москве шли процессы, раскручивалась кампания “подписантов”), но чаще шутили, искренне радуясь общению друг с другом, и удивляясь, что, живя в одном городе, так редко встречаются, договариваясь непременно видеться чаще, а не только тогда, когда приезжают московские гости. Но поскольку эти слова повторялись из года в год, то даже мне становилось ясно, что без нас они не очень-то и встречались».

Характеризуя Миркинда, Уваров пишет, что он «удивлял своим астеническим телосложением, удивительной подвижностью, неизменной улыбкой, стремлением безукоризненно одеваться и какой-то вычурной вежливостью. Он даже мне говорил “Вы”, несмотря на мой десятилетний возраст. Еще меня поражало, что он не ел ни помидоров, ни “синеньких”[9], ни гогошар[10] (это в Молдавии!) и даже к моей любимой кишиневской сладкой колбасе был равнодушен. И только потом я понял, что у него была тяжелая язва, еще с фронтовых времен». В воспоминаниях Уварова содержится много важной информации о Миркинде, в том числе о последнем периоде его жизни после увольнения из университета, о котором у нас не очень много сведений.

Когда занимаешься такого рода исследованиями, своего рода публичной историей, когда полученная информация сразу же публикуется, в какой-то момент непременно происходит нечто, что делает эту работу похожей на приключение.

Нам было известно (к этому моменту уже шла работа с архивными материалами), что у Миркинда были две дочери. Нам также было известно, что старшая дочь в начале 1970-х эмигрировала в Израиль. Что с ней случилось в эмиграции, как она там жила, чем занималась — всего этого мы не знали. Виктория Анатольевна Либин (Миркинд), проживающая в Израиле, прочла в Интернете (еще раз о пользе мировой сети!) воспоминания профессора Солонаря об Анатолии Морицевиче. Она связалась с нами и дала прекрасное интервью.

Воспоминания дочери об отце — это особый жанр. Тут и нежность, и любовь, и признательность, и восхищение: «Он был идеальный отец. Всегда искал встречи со мной, даже специально пораньше устраивал для студентов зимние сессии, чтобы быть со мной во время моих школьных каникул, ходить со мной в театр. Он очень беспокоился о моем развитии, оплачивал учительницу английского языка, присылал в 50-е гг. сто рублей в месяц, чтобы я покупала пластинки классической музыки <…>. В общем, делал все, что только мог, чтобы вырастить из меня человека». В интервью огромная масса деталей, сведений, которые никто другой по понятной причине не смог бы нам сообщить.

Из этого интервью мы впервые узнаем подробности о «деле» Михаила Израилевича Володарского, которого Виктория Анатольевна считает главным виновником всех бед своего отца. Из этого интервью мы узнаем, каким образом Миркинд содействовал Володарскому при вывозе архивных выписок. В интервью участвовал муж Виктории Анатольевны — Александр Либин, у которого несколько иное мнение о Володарском: «Из его рассказов я понял, что то ли Анатолий Морицевич, то ли он сам (Володарский. — А.Т.) каким-то путем добыл архивные документы (скорее всего, ксерокопии) по его, Володарского, специальности. Абсолютно не секретные. Но документы были архивными, и разрешения на их вывоз не было. Володарский спросил Анатолия Морицевича, может ли тот помочь ему переправить документы на Запад. И тут Анатолий Морицевич выступил невероятным героем, он сказал “Да”. Он позвонил своей приятельнице в Москву по прямому телефону, она была советской сотрудницей французского посольства. Что было дальше, не очень понятно. Так или иначе, Анатолий Морицевич взял на себя эту функцию и даже открыто ее выполнил. Когда Володарский стал уезжать, его “приперли”: “Если хочешь уехать, скажи, откуда у тебя эти бумаги”. В общем, он заложил Анатолия Морицевича, чего он не скрывал и мучился от этого». Получается, что «компетентные органы» знали (из прослушки телефонного разговора Миркинда?), что документы собираются вывезти за рубеж, но не препятствовали этому и только в момент выезда Володарского из СССР решили «задокументировать» факт «преступного содействия» Миркинда. Так ли обстояли дела в реальности, мы узнаем только когда удастся ознакомиться с пока недоступными документами из архивов КГБ.

Из этого интервью мы также узнаем, что Анатолий Морицевич, год спустя после увольнения из университета в 1979, подал заявление в ОВИР[11] на выезд из страны. «Всюду, а особенно в Одессе и Кишиневе, в ОВИРах творилось что-то невозможное, по крайней мере по сведениям, которые до меня доходили. Я в 1978 г. говорил с ним по телефону. У него уже начались неприятности. Я сказал: “Подавайте заявление срочно, потому что потом Вы не сумеете даже его подать, а не то, что уехать”. <…> Но ему уезжать очень не хотелось, и он придумал, что он должен поехать в Москву и попрощаться с близкими друзьями. Так он оттянул это занятие на год. Подал он анкету в 1979 г., а в 1980 или 1981 резко прикрыли эмиграцию. Поток сократился. Поэтому я даже не могу сказать, отказали ему из-за Володарского или из-за Контрольного совета[12], или просто саму квоту на выезд из Кишинева сократили, условно говоря, с семисот человек до пятидесяти. Было понятие — “отказ”. Люди, которые были в отказе, в основном не могли работать и оказывались, так сказать, между небом и землей. Анатолий Морицевич не мог работать. Не знаю, на что он жил».

К моменту знакомства с дочерью Миркинда, у нас было готово еще два интервью.

Одно Марк Ткачук взял у Владимира Николаевича Поливцева, доктора истории, бывшего студента Миркинда. В своих воспоминаниях Поливцев раскрыл многогранность личности своего педагога. В этом интервью мы также находим ценные сведения о других преподавателях исторического факультета. Многие истории, о которых рассказывается в этом интервью, могут стать предметом новых исследований. В провинциальном университете в эпоху застоя шла интенсивная подковерная борьба «националов» с «интернационалистами». Примечательно, что в ходе этих баталий стороны апеллировали к вышестоящим инстанциям, обвиняя оппонентов в отклонении от марксизма-ленинизма в сторону либо «буржуазного национализма», или же «сионизма» и «троцкизма». Исследование этих процессов может стать любопытной иллюстрацией того, как «бойцы идеологического фронта» (так историки КГУ именовали себя в официальном дискурсе) подспудно разваливали то, что «было навсегда пока не кончилось» (Алексей Юрчак).

Другое интервью, на которое мы очень надеялись, было с Петром Артемовичем Бойко, доктором истории и коллегой Миркинда по историческому факультету. Остальные немногие оставшихся в живых сотрудники истфака того времени отказались говорить об Анатолии Морицевиче. Это был наш единственный шанс получить информацию не от студентов, родственников и знакомых, а от свидетеля расправы над Миркиндом.

Кроме того, Бойко был первым, кто в 1985 поведал двоим из участников этого проекта[13] об истории Миркинда — Володарского. Лектор почему-то отвлекся от темы раскулачивания в МССР и с озорными подмигиваниями стал изображать «в лицах», это был его излюбленный педагогический прием, как двое хитрецов пытались обмануть родную советскую власть. Но наши бдительные «органы», как всегда, оказались на высоте и пресекли преступление. Тогда он не рассказал, как закончил свои дни Миркинд...

Во время интервью Петр Артемович увлекательно вспоминал о своих коллегах по факультету, о принципах работы кафедр, партийной организации и т.д. Его рассказ о военном времени и годах детства изобиловал многочисленными деталями, с указанием имен и дат. Он поразил нас утверждением, что помнит все «картинки в своем букваре», который по известным причинам был румынским. Однако о «деле» Миркинда — Володарского Бойко мало что смог поведать. Не очень хорошо помнил события, даты, в т.ч. год увольнения Миркинда из университета. Касаясь обсуждения персонального дела Миркинда на заседании парткома КГУ, вспомнил, что брал слово и заявил, что не верит в обвинения в аморальности (и такие были). Володарского называл Мишей и рассказал, что тот приезжал в Кишинев уже после развала СССР. Бойко утверждает, что упрекал тогда Володарского, сыгравшего губительную роль в судьбе Миркинда. К сожалению, цельного повествования, которое можно было бы опубликовать, не получилось. Похоже, в данном случае мы столкнулись с примером т.н. мотивированного забывания, когда человек целенаправленно забывает информацию, вызывающую моральный дискомфорт[14].

Бойко усиленно рекомендовал нам обратиться к архивным документам, повторяя: «Там все написано». Архивные источники стали важной частью настоящей публикации. Документы по интересующей нас проблеме мы обнаружили в Архиве Московского государственного университета, Архиве Государственного университета Молдовы (бывшего КГУ им. Ленина) и в Архиве общественно-политических организаций РМ (бывший Архив Истории КПМ). В первом обнаружилось личное дело студента истфака Миркинда[15]. К сожалению, в Архиве МГУ не удалось найти документов заседаний ученых советов по поводу защит кандидатской и докторской диссертаций Анатолия Морицевича. В Архиве Государственного университета Молдовы было найдено личное дело преподавателя Миркинда и материалы заседаний кафедры Новой и Новейшей истории (к сожалению, стенограмма заседания кафедры, посвященного обсуждению «дела» Миркинда», отсутствует)[16], ученых советов факультета и университета. В Архиве общественно-политических организаций Республики Молдова содержатся протоколы заседаний партбюро и собраний факультетской и университетской парторганизаций, на которых рассматривалось персональное дело члена КПСС Миркинда[17].

Личное дело Володарского в Архиве Государственного университета Молдовы отсутствует, хотя в архивной описи оно упомянуто. Можно предположить, что это дело было передано в КГБ после того, как Михаил Израилевич был разоблачен госбезопасностью как автор анонимных писем, адресованных в центральные советские газеты (об этом мы будем говорить позже), или же после того, как подал документы на эмиграцию из СССР.

В других архивах документов, касающихся Миркинда и Володарского, мы пока не обнаружили. Представители Архива Службы информации и безопасности Молдовы (бывший КГБ МССР) на наш запрос о доступе к документам, в которых упоминаются имена Анатолия Морицевича Миркинда и Михаила Израилевича Володарского, ответили, что таковых в архиве нет. На запрос в Национальный Архив Молдовы нам пришел такой же ответ. Нет пока ответа на запрос в архивы, находящиеся на территории приднестровского региона Молдовы. Представители Архива МВД Молдовы, в котором мы пытались найти материалы, касающиеся обстоятельств смерти Миркинда, заявили нам, что таких материалов может и не быть вовсе. В ситуации, когда обстоятельства смерти очевидны (а это, похоже, случай Миркинда), уголовное дело не открывали, а как получить доступ к регистру происшествий 40-летней давности, в котором содержится краткое их описание (если таковой сохранился), нам еще предстоит разобраться.

Документы из архивов Московского и Молдавского государственных университетов позволили узнать следующие биографические данные. Анатолий Морицевич Миркинд родился 30 ноября 1921 в Калуге, в семье служащих. Отец — Миркинд Мориц Борисович, 1900 г.р., место рождения «г. Слоним, БССР». Мать — Миркинд (Басина) Фаина Аркадьевна, 1896 г.р., место рождения «г. Сураж, БССР»[18]. С 1922 Миркинды живут в Москве. В 1936 Миркинд вступает в комсомол (АМГУ: С. 2). В 1939 поступает на исторический факультет МГУ, который оканчивает с отличием по кафедре Новой истории в 1944. В личном деле Миркинда есть копия его университетского диплома, в котором говорится, что по результатам учебы ему присвоена квалификация: «научный работник в области исторических наук, преподаватель ВУЗ’a и ВТУЗ’a, учитель средней школы» (АГУМ 1: С. 49). Во время войны университет был эвакуирован в Свердловск[19], где Анатолий Морицевич знакомится с будущей женой Малкой Юдовной Поткиной, 1923 г.р.[20], эвакуированной из Ленинграда. В 1945 у них рождается дочь Виктория.

В ноябре 1944 Миркинд мобилизован в Красную Армию и направлен в Военный институт иностранных языков Красной Армии. В военных действиях, как пишет сам Миркинд в одной из анкет, участия не принимал. Дочь считает, что причиной были тяжелые заболевания. В детстве она состояла на туберкулезном учете, как дочь туберкулезника.  Кроме того в воспоминаниях Уварова отмечается, что Анатолий Морицевич страдал хроническим заболеванием желудка. Тем не менее летом 1941 он по заданию МГК ВЛКСМ работал на строительстве оборонительных сооружений в Смоленской области[21]. Этот факт подтверждается воспоминаниями однокашника Миркинда Ильи Семеновича Кремера. Примечательно, что вместе с ними на рытье противотанковых рвов работали их коллеги, ставшие впоследствии звездами историографии: «будущий византинист с мировой известностью» Александр Петрович Каждан и выдающийся источниковед Сигурд Оттович Шмидт (Кремер б.д.).

В 1945 после окончания курса в упомянутом институте ему присвоено звание младшего лейтенанта, и он направлен на работу в Берлин. Из анкетных данных известно, что Миркинд знал три иностранных языка — французский, немецкий и английский. С июля 1945 по ноябрь 1946-го работал в советской секции Союзного Контрольного Совета в должности старшего переводчика французского языка в составе группы переводчиков Начальника штаба Советской военной администрации в Германии (СВАГ)[22].

О пребывании Анатолия Морицевича в СВАГ свидетельствуют также документы, размещенные на сайте Государственного архива Российской Федерации (ГА РФ)[23]. В одном из них от 27 мая 1945 указывается, что младший лейтенант Миркинд прибыл к постоянному месту службы с семьей в «составе: жена — Миркинд М.Ю. и дочь Виктория 1 г[ода]» (ГА РФ: Л. 119). 3 июля 1946 он был назначен одним из переводчиков французского языка советской делегации, которая в июле председательствовала в Транспортном директорате союзной и контрольной власти в Германии (ГА РФ: Л. 149–150), а 29 октября 1946 был переводчиком Железнодорожного комитета и его подкомитетов в том же Транспортном директорате (ГА РФ: Л. 262).

В период Потсдамской конференции (17 июля — 2 августа 1945) Миркинд находился в Берлине. Нигде (в автобиографиях, анкетах и прочих документах) он не пишет об участии в работе этой конференции. Нигде не упоминает и о своем участии в работе Нюрнбергского процесса (20 ноября 1945 — 1 октября 1946), который проходил также в период его нахождения на службе в Германии. Однако мы не можем с уверенностью утверждать, что Миркинд не имел никакого отношения к этим двум событиям мирового значения. Тот факт, что он об этом не упоминает, может объясняться т.н. подпиской о неразглашении, о существовании которой сообщается в интервью дочери Миркинда. Дочь вспоминает, что, согласно рассказам матери, Анатолий Морицевич ездил в Потсдам во время работы конференции. Вопрос его если не участия в качестве переводчика, то присутствия на Потсдамской конференции и Нюрнбергском процессе остается открытым.

В ноябре 1946 Миркинд приказом Военного Совета СВАГ демобилизован, как он сам пишет, для учебы в аспирантуре (АГУМ 1: С. 54). С февраля 1947 по март 1948 Миркинд работает в редакции журнала «Новое время» в качестве литературного сотрудника отдела иностранных изданий. С марта по август 1948 он являлся политическим обозревателем голландской редакции (в другом месте он пишет — «внештатным комментатором») Всесоюзного Радиокомитета при Совете министров СССР (АГУМ 1: С. 3, 45). Работа политического обозревателя в голландской редакции Радиокомитета, очевидно, предполагала вещание на аудиторию «потенциального противника».

В конце марта 1948 Миркинд встречается с ректором Кишиневского университета Леоновым[24]. Встреча произошла в отделе университетов Министерства высшего образования СССР (АГУМ 1: С. 9), где, надо полагать, Миркинду сообщили детали его будущей работы. Ему предстоял переезд в Кишинев, недавно созданному Кишиневскому университету позарез нужны были квалифицированные преподаватели. Решение было принято «наверху». Характеристику блестящего студента для Министерства высшего образования СССР подписал классик советской медиевистики, декан истфака МГУ, член-корреспондент АН СССР Сергей Данилович Сказкин: «Миркинд Анатолий Морицевич окончил МГУ в 1944 г. с отличием по специальности “Новой истории”. Во время пребывания в Университете проявил себя как талантливый студент с несомненными исследовательскими дарованиями и был выдвинут кафедрой “Новой истории” в аспирантуру. Рекомендую его как преподавателя вузов Республики» (АГУМ 1: С. 6).

Документы на конкурс по замещению должности старшего преподавателя на кафедре Всеобщей истории исторического факультета КГУ Миркинд подал в мае 1948, а в начале августа он получает из Кишинева телеграмму, извещающую его о том, что конкурс, который в его случае, надо полагать, был формальностью, он прошел и обязан явиться на работу 25 августа. С 1 сентября 1948 Миркинд начинает трудовую деятельность в Кишиневском госуниверситете в должности старшего преподавателя, с окладом 1200 рублей (АГУМ 1: С. 1).

Из интервью дочери мы знаем, что Миркинд хотел учиться в аспирантуре в Москве и ехать преподавать в провинциальный вуз не планировал[25]. Что стало причиной его направления в Кишинев, нам не известно. Однако тот факт, что его перевод из столицы в провинцию совпал с началом политической кампании, получившей название «борьба с космополитизмом», имевшей очевидный антисемитский характер, дает основания думать, что это совпадение могло быть не случайным.

Начальный период своей трудовой деятельности в Кишиневе Анатолий Морицевич описывает в автобиографии: «С I-IX-1948 до I-IX-1952 был ст[аршим] преподавателем кафедры всеобщей истории Кишиневского Госуниверситета. <…> В сентябре 1952 г. был сокращен по конкурсу из Кишиневского Госуниверситета. С I-IX-1952 по настоящее время (автобиография датирована июлем 1960. — А.Т.) работаю ст[аршим] преподавателем кафедры истории Кишиневской Высшей Партийной Школы. В июне 1955 г. Ученым Советом МГУ им. М.В. Ломоносова мне была присуждена степень кандидата исторических наук. 13 сентября 1959 г. решением ВАК мне было присуждено звание доцента по кафедре “историческая наука”. За время работы в Кишиневской Партийной Школе вел различную общественную работу: выполнял поручения ЦК, ГК и РК КПМ[26] в области лекционной пропаганды, с 1954 г. и до настоящего времени являюсь председателем бюро Общества по распространению политических и научных знаний при Партийной школе.Родители: Отец, по профессии финансовый работник, ныне пенсионер, инвалид Отечественной войны I-ой группы. Мать по профессии зубной врач, ныне пенсионер, инвалид Отечественной войны II-ой группы. Проживают в гор. Кишиневе. Жена (Валентина Иванова. — А.Т.) — врач-психиатр, сейчас учится в аспирантуре Кишиневского мединститута на кафедре психиатрии» (АГУМ 1: 54–55). С первой женой Миркинд развелся в 1951 (АОПО РМ 3: С. 59).

Этот отрывок автобиографии требует комментариев. В 1952 Миркинда «сокращают» в КГУ. Такое решение застало его врасплох. Это следует из заявления, которое он пишет на имя ректора КГУ Чепурнова[27]: «Сегодня, 27-VII-52, мною была получена по почте выписка из приказа по КГУ от 5-VII-52 об освобождении меня от работы в Университете с 1-IX-52. Вопреки принятым правилам, я не был предупрежден перед отъездом в отпуск (согласно документам отпуск был с 1 июля по 25 августа. — А.Т.) о возможности сокращения, и мне не было предложено задержаться в г. Кишиневе до заседания конкурсной комиссии. Поскольку в конце июля я не могу уже сдать документы на конкурс в какой-либо вуз, прошу рассмотреть вопрос о возможности оставления меня в Кишиневском Университете на ½ ставки с догружением меня до 360 часов немецким и французским языками. Подпись: А. Миркинд» (АГУМ 1: С. 47).

Похоже, что решение о сокращении было неожиданным не только для Миркинда, но и для его начальства. За три года работы на историческом факультете КГУ, Миркинд получал исключительно положительные характеристики и благодарности, взысканий не имел, т.е. никаких поводов к неудовольствию у руководства не было (АГУМ 1: С. 30, 32). И вдруг — увольнение. 1 июля Миркинд уходит в запланированный отпуск, а 5 июля на заседании конкурсной комиссии его освобождают от должности по сокращению. Где было принято это решение, в университете или «выше», нам не известно. Может сложиться впечатление, что и в Кишиневе Миркинд попал под антисемитскую кампанию «борьбы с низкопоклонством перед Западом», которая в то время находилась в разгаре. Однако его назначение в сентябре того же года преподавателем в Кишиневскую высшую партийную школу и прием тогда же в КПСС позволяют предположить, либо увольнение из университета не было связано с очередной волной «борьбы с безродными космополитами», либо кто-то «сверху» решил прийти на помощь молодому преподавателю.

В июне 1955 Миркинду присуждена ученая степень кандидата исторических наук после защиты в МГУ диссертации «Германская социал-демократическая партия в борьбе за массы в начале 70-х гг. XIX в.» (Список тем 1958: 203). В 1959 Миркинд утвержден в ученом звании доцента по кафедре «Исторические науки» (курс международного рабочего и национально-освободительного движения) в Кишиневской высшей партийной школе.

Цитируемая автобиография была написана в 1960 для представления в ректорат КГУ, куда Миркинд возвращается в том же году на «должность доцента Кафедры всеобщей истории с окладом в 3200 рублей» (АГУМ 1: С. 50). В трудовой карьере Анатолия Морицевича наступает период относительной стабильности. Он без проблем переизбирается на должность доцента кафедры Всеобщей истории (позже — Новой и Новейшей истории) в 1963, 1968, 1974 (АГУМ 1: С. 75, 95, 119). В период с 1 сентября 1971 по 1 сентября 1973 Миркинд переводится на должность старшего научного сотрудника (оклад 250 руб.) для завершения докторской диссертации (АГУМ 1: С. 101, 103). В основу докторской, которую Миркинд защищает в 1975[28], легла его монография «Под знаменем Коммуны. Германская социал-демократия против реакции и милитаризма. 1871–75 гг.», увидевшая свет в 1971. Надо отметить, что эта монография писалась довольно долго. Еще в 1960 в заявлении на имя ректора КГУ о предоставлении научной командировки в ГДР для работы в архивах Миркинд пишет, что «монография по теме борьбы германской социал-демократии против реакции и милитаризма в период 1871–75 гг. готова на 60%» (АГУМ 1: С. 59). С сентября 1973 он снова на должности доцента кафедры Новой и Новейшей истории, а с сентября 1976 — доктор исторических наук Миркинд занимает должность и.о. профессора той же кафедры (АГУМ 1: С. 117, 133).

Из воспоминаний дочери, мы знаем, что этот период был для него не самым простым. Однако, если судить только по документам из личного дела, создается впечатление, что в профессиональном плане у Миркинда все складывалось хорошо. Все данные ему в период 1960–1977 характеристики — исключительно положительные (АГУМ 1: С. 61, 72). Миркинду не отказывают в научных командировках (АГУМ 1: С. 62, 67), поддерживают публикацию научных трудов, создают условия для написания докторской диссертации.

Не забывают и о его военных заслугах, хотя в боевых действиях Миркинд не участвовал. В 1965 он награждается медалью «20 лет Победы в Великой Отечественной Войне 1941–1945 гг.». Это его вторая военная медаль, первую — «За Победу над Германией в Великой Отечественной Войне 1941–1945 гг.» — Миркинд, вероятно, получил сразу после окончания войны, поскольку уже в 1948 в личном листке по учету кадров он о ней упоминает (АГУМ 1: С. 5). В том же 1965 «в ознаменовании 20-летия Победы Советского народа над фашистской Германией» приказом ректора КГУ Миркинду была объявлена благодарность с занесением в личное дело (АГУМ 1: С. 80). В 1975 — благодарность и «ценный подарок» (АГУМ 1: 126).

Из личного дела мы узнаем, что с сентября 1977 по январь 1978 Миркинд находился на Факультете повышения квалификации (ФПК) МГУ им. М.И. Ломоносова, о чем представил соответствующий отчет, утвержденный его кишиневским начальством (АГУМ 1: С. 136–142). С 3 июля по 26 августа 1978 Миркинду был предоставлен очередной отпуск (АГУМ 1: 143).

Ничего не предвещало беды. И вдруг в личном деле появляется письмо, датированное 17 декабря 1978, подписанное «тройкой» — деканом, секретарем парторганизации и председателем профбюро факультета на имя ректора КГУ Мельника, в котором говорится о том, что Миркинд «недостоин впредь оставаться в коллективе исторического факультета» (АГУМ 1: С. 146–147). 18 декабря Анатолий Морицевич пишет на имя ректора заявление: «В связи с создавшимися обстоятельствами, прошу Вас освободить меня от работы в Кишиневском госуниверситете с 1 января 1979 г. 23 декабря 1978 г.» В заявлении дата «1 января 1979 г.» зачеркнута и вписана дата «23 декабря 1978 г.». Миркинду не разрешили остаться в университете одну лишнюю неделю — приказ ректора об увольнении был датирован 23 декабря 1978. Это последний по времени документ, фигурирующий в личном деле Миркинда.

Что же произошло? Попытаемся восстановить хронологию событий, предшествующих увольнению из университета.

В начале 1977 коллега Миркинда, Михаил Израилевич Володарский, кандидат исторических наук, доцент кафедры Новой и Новейшей истории разоблачается госбезопасностью как автор анонимных писем антисоветского характера. Эти письма он отсылал в «центральные органы печати» из Краснодара, Одессы и других городов. В своих письмах он писал о том, «что не разделяет интернациональную миссию СССР и других социалистических стран по отношению к Чехословакии, что это была настоящая агрессия. Он утверждал, что США более демократичны», критически высказывался в адрес советской избирательной системы и пр. Одним словом, Володарский, говоря официальным языком того времени, «встал на путь клеветнических анонимок на деятелей нашей партии и правительства» (АГУМ 2: С. 54). Представьте, сколько «трудочасов» было затрачено на то, чтобы сопоставить даты на почтовых штемпелях с расписанием поездок кишиневского доцента. Какие изощренные технологии сыскной работы были пущены в ход. «Органы» действительно работали.

КГБ информирует руководство университета об антисоветской деятельности Володарского. 24 мая 1977 созывается ученый совет истфака (Володарский не был членом КПСС, поэтому его не «прорабатывали» на партсобраниях) с одним вопросом на повестке дня: «О недостойном поведении доцента кафедры новой и новейшей истории Володарского Михаила Израилевича». На заседании присутствовали ректор КГУ Борис Ефимович Мельник, секретарь парткома КГУ Сергей Дмитриевич Рошка, члены ученого совета истфака, представители общественных кафедр, активисты и сам Володарский .

Обвинения — клевета на советский строй или, другими словами, антисоветская деятельность — усугублялись тем, что идеологически невыдержанные действия и заявления Володарский допускал и в 1956, но тогда ему это простили по молодости лет (АГУМ 2: С. 59). И позже были проявления антисоветского поведения: не те цитаты приводил из прочитанных книг, отказывался выполнять указания и просьбы секретаря райкома (АГУМ 2: С. 54). Володарскому припомнили и плохие отношения с коллегами по работе, и несносный характер, заносчивость, и аморальное поведение («принуждал студенток заочного отделения к сожительству» (АГУМ 2: С. 54)). Показательно, что об «аморалке» вспомнили только в связи с идеологическими обвинениями, инициированными КГБ. Это позволяет предположить, что «сексуслуги» преподавателям не рассматривались в качестве неприемлемой практики.

Афанасий Васильевич Репида, доктор исторических наук, профессор, декан истфака говорил «о таком поведении» Володарского: «Весь коллектив нашего университета привык смотреть на историков, как на бойцов идеологического фронта, а в данном случае мы столкнулись с антисоветской деятельностью. Я должен сказать, что на протяжении нескольких десятилетий Володарский М.И. был предметом обсуждения. Однажды он не прошел по конкурсу и 5 лет не работал в университете. Затем, из пединститута гор. Смоленска поступали сигналы, что он и там показал себя не с лучшей стороны. После его возвращения в Кишинев на протяжении нескольких лет поступали к нам ходатайства с тем, чтобы принять его опять. Он клялся, что преобразовался, что он уже не “тот” Володарский М.И. Прошло еще некоторое время, а Володарский оказался тем же, и опять он не был избран по конкурсу. Это было 2–3 года назад. Ректорат пошел на гуманность — год Володарский работал по приказу. За этот год он старался показать себя с лучшей стороны. Опять провели по конкурсу. Оказалось, что он и сейчас вел себя недостойно не только как доцент, не только как воспитатель младшего поколения, но и как гражданин Советского Союза» (АГУМ 3: С. 108).

Заведующий кафедрой древнего мира и средних веков, профессор Рудольф Юльевич Энгельгардт напомнил, что «в 1963 г. возник вопрос об его освобождении от занимаемой должности ассистента кафедры всеобщей истории . И я тогда считал, что не нужно Михаила Израилевича освобождать от занимаемой должности, так как политических претензий к нему не было, а речь шла о морально-этических проступках. Но ректорат решил иначе. М.И. Володарский затем 5 лет работал в Смоленске. В 1968 г. он возвратился на факультет, но, к сожалению, он вновь не вел себя хорошо М.И. Володарский объективно занимался антисоветской деятельностью» (АГУМ 2: С. 60).

Василий Андреевич Сидоров, заведующий кафедрой политэкономии, охарактеризовал, говоря языком того времени, «моральное лицо» Володарского: «Работники университета, которые давно работают, помнят, очевидно, что в 1956 г. Володарский М.И. обсуждался за аморальное поведение, когда он работал на кафедре новой и новейшей истории и занимался клеветой на преподавателей нашего университета. В 1963 г. Володарский также обсуждался за клевету. Он подслушивал под окнами, под дверью. Эта мерзкая натура проявилась у него уже во время работы в нашем коллективе. Сейчас во всей полноте выявилась его антисоветская деятельность» (АГУМ 3: С. 109). Т.е. перед нами антисоветчик с отвратительным характером.

Была только одна попытка хоть как-то защитить Володарского. Заведующий кафедрой истории СССР Анатолий Михайлович Лисецкий, осудив поведение Володарского и заявив, что ему не место в студенческой аудитории, предложил не лишать его ученой степени кандидата исторических наук и звания доцента, дав ему, таким образом, возможность заниматься наукой и тем зарабатывать на содержание семьи («жена, двое детей, две старушки» (АГУМ 2: С. 56)). Эта попытка была сразу же пресечена репликой ректора КГУ Мельника, который завил, что Лисецкий плохо понимает задачи ученого и что наука — это идеологический фронт, где нет места людям с антисоветским мировоззрением (АГУМ 2: С. 64).

Попытки Володарского оправдаться — «был не в себе», «ничего не помню», «большая семья на содержании», «больше не повторится» — оказались безуспешными. Ситуацию усугубило наличие у Володарского родственников за границей: «Еще в 1923 г. уехал во Францию брат моей матери. Он уже умер, но там живут его дети, мои племянники, с которыми я поддерживаю родственную переписку. Покойный брат матери приезжал сюда в 1966 г. В 1963 г. в Палестину уехала сестра матери, в 1973 г. — две ее сестры, а в 1974 г. — последняя сестра матери» (АГУМ 2: С. 56–57). Сохранить работу на «идеологическом» факультете при таком количестве заграничных родственников было непросто и без обвинений в антисоветской деятельности.

Попасться на антисоветчине в «год 60-летия Великой Октябрьской Социалистической Революции», когда «весь советский народ трудился над выполнением Х-ой пятилетки» и «по всей стране с новой силой разворачивалось социалистическое соревнование», было особым невезением. На этот раз Володарского прощать никто не собирался — его действия оказались несовместимы со званием преподавателя высшей школы и «с работой на идеологическом фронте» (АГУМ 2: С. 58).

Вероятнее всего, судьба Михаила Израилевича была решена до заседания ученого совета, и не в университете. КГБ за такие вещи в лагеря уже не отправлял, однако Володарский не мог остаться без наказания. И его наказали... руками коллег по факультету и университету. Совет принял решение ходатайствовать перед ректором об увольнении Володарского из университета и перед ВАК — о лишении его ученой степени кандидата наук и ученого звания доцента.

Ученый совет КГУ 29 июня 1977 поддержал и подтвердил решение ученого совета факультета о ходатайстве перед ВАК о лишении М.И. Володарского ученой степени кандидата наук и звания доцента (АГУМ 3: С. 102–112). Володарский на заседание не явился. Выступления участников этого ученого форума можно целиком прочитать в данной публикации. Я приведу отрывок из выступления ректора КГУ Мельника, которое передает в очень концентрированном виде не только суть обвинений в адрес Володарского, но и дух эпохи, в которой довелось жить и работать героям нашего исследования: «Володарский Михаил Израилевич на протяжении нескольких лет систематически изготовлял и распространял ряд политически вредных документов. Так, в августе 1976 г., будучи на отдыхе за пределами Молдавской ССР, Володарский М.И. направил в редакцию газеты “Правда” злобный анонимный документ, содержащий клевету на советских государственных и политических деятелей, на деятельность партии и на советский общественный строй. Аналогичный анонимный документ был направлен им в 1974 г. в адрес газеты “Известия” из г. Одессы. Ранее, работая в Смоленском пединституте, Володарский М.И. сочинил и распространил стихотворение сионистского характера. Кроме того, он систематически, с враждебных позиций, комментировал политические события в нашей стране и за рубежом, среди близкого окружения клеветал на советскую власть. Володарский М.И., используя свое служебное положение, неоднократно склонял отдельных студенток к сожительству» (АГУМ 3: С. 107). Володарского уволили с работы и лишили ученых званий и степеней. Но не посадили — времена были уже не те «укромные, теперь почти былинные» (Владимир Высоцкий).

«Дело Володарского» доставило немало неприятностей руководству факультета, которое было обвинено в ослаблении бдительности, чрезмерном гуманизме в отношении к Володарскому, в ослаблении идеологической работы. Это ЧП сильно подпортило, используя стилистику документов того времени, «показатели» истфака в социалистическом соревновании, приуроченном к «60-й годовщине Великой Октябрьской Революции», и факультет старался как-то оправдаться перед начальством. Вскоре после увольнения Володарского, в сентябре 1977 на факультете обсуждаются задачи парторганизации по усилению бдительности (АОПО РМ 1: С. 79–85). В выступлениях на этом партсобрании имя Володарского звучало не раз. Разумеется, «коллектив единодушно осудил политически вредное и аморальное поведение бывшего доцента кафедры новой и новейшей истории Володарского» (АОПО РМ 1: С. 84). Из протокола этого партсобрания мы также узнаем, что к этому времени Михаил Израилевич уже подал документы в ОВИР для получения разрешения на выезд в Израиль, что с возмущением отметил один из выступавших (АОПО РМ 1: С. 83).

2 марта 1978 Володарского задерживают на границе и обвиняют в попытке нелегального вывоза архивных материалов из Архива внешней политики России. Его допрашивают, он пишет объяснительную, в которой указывает, что в феврале 1978 Миркинд помогал ему с хранением архивных материалов в Москве. Документы (точнее — выписки) у него отбирают, а его самого отпускают восвояси. КГБ переключается на Миркинда.

Мы не знаем, когда Анатолия Морицевича первый раз вызвали в КГБ (очевидно, не было никаких задержаний, арестов и т.п.) и как шло расследование его «преступления». Из архивных материалов известно, что в июне 1978 Миркинд пишет в КГБ объяснительную записку. В университете узнают о том, что у Миркинда есть проблемы с органами госбезопасности только в октябре 1978 из информационной записки КГБ, которую пока обнаружить не удалось. Не удалось найти и текст упомянутой «объяснительной» Миркинда. Как уже говорилось, на наш запрос в Архив Службы информации и безопасности Молдовы (СИБ), преемницы КГБ МССР, пришел ответ, что никаких материалов по делу Миркинда у них нет. С другой стороны, очевидно, что нигде, кроме архива КГБ, эти материалы находиться не могут. Мы не знаем были ли эти документы уничтожены в смутное время развала СССР, были ли эти дела вывезены из Кишинева (тысячи досье из архива КГБ в начале 1990-х были вывезены в Тирасполь, а впоследствии в Москву), или молдавские «секуристы» по каким-то причинам не желают предоставить доступ к ним. Надеюсь, в будущем, если эти материалы не были уничтожены, с ними удастся ознакомиться.

Как проходило обсуждение персонального дела члена КПСС Миркинда, мы знаем из протоколов заседания партбюро (АОПО РМ 4: С. 76–81)  и общего партийного собрания исторического факультета (АОПО РМ 2: С. 110–112) , которые прошли в один день, 31 октября 1978, а также из материалов заседания парткома КГУ (АОПО РМ 3: С. 58–61), состоявшегося 16 ноября 1978.

30 октября 1978, за день до заседания партбюро и партсобрания факультета Миркинд пишет еще одну объяснительную записку[29]. Текст этой объяснительной мы не обнаружили.

На всех трех упомянутых партийных заседаниях первым слово брал секретарь парторганизации исторического факультета Валерий Николаевич Козма, который упоминал о двух объяснительных, отмечая, что они «аналогичны, но есть расхождения» (АОПО РМ 2: С. 110), а затем вкратце приводил суть дела: «В феврале 1978 г. т. Миркинд А.М. совершил тяжкий проступок. По договоренности с бывшим доцентом университета Володарским М.И. предпринял попытку оказать ему содействие в вывозе за рубеж выписок из архива внешней политики России (АВПР), касающихся взаимоотношений царской России и Ирана в середине 19 в. Миркинд совершил и аморальный проступок, он неоднократно предоставлял свою квартиру т. Володарскому для интимных встреч» (АОПО РМ 3: С. 58–59).

В процессе обсуждения — на всех трех заседаниях Миркинд присутствовал, выступал, отвечал на вопросы — ему инкриминировались не только приятельские отношения с Володарским, но и сокрытие эмиграции дочери в Израиль, сионизм и другие «грехи», как, например, то, что Миркинд не сообщил партийной организации факультета о том, что Володарский перед отъездом заявил, что «не успокоится пока я (Миркинд. — А.Т.) не приеду к нему в Израиль» (АОПО РМ 2: С. 111).

По поводу своих отношений с Володарским сам Миркинд на заседании партбюро факультета сказал следующее: «Отношения односторонние, он привязался ко мне, а у меня не хватало силы характера отказать. Он мог без звонка заходить, он болтун бестактный. Ситуация усугубилась тем, что в последние годы я остался один. Другом он мне не был по причине его характера, я ему не мог доверять, как другу» (АОПО РМ 4: С. 79).

Слова Миркинда представляются искренними. Он понимал, что попал в ситуацию, грозящую ему большими неприятностями. Более того, вполне отдавал отчет, что Володарский не стоил ни его дружбы, ни его содействия, ни тех жертв, которые, Миркинд чувствовал, ему придется принести.

Судя по тому, как Анатолий Морицевич пытался оправдаться, он очень сожалел о произошедшем, хотя и не мог не понимать, что не совершил ничего предосудительного. Он предчувствовал несоразмерность наказания за такой пустяк, как помощь в хранении выписок из архива и содействие в их вывозе за границу. Миркинд очень хотел остаться на факультете и не хотел эмигрировать из СССР. Мы это знаем из интервью его дочери, но это чувствуется и по тому, как он защищал себя в процессе обсуждения его персонального дела на упомянутых партийных заседаниях. В какой-то момент, отвечая на вопрос о возможной эмиграции, Миркинд сказал: «Если бы я хотел уехать, я там не пропал бы. Я знаю языки, у меня там дочь, но я не хочу ехать, я здесь родился. У меня здесь вторая дочь» (АОПО РМ 4: С. 79).

Он каялся в содеянном, отрицал, что инициатива вывоза архивных выписок принадлежит ему (как написал Володарский в своей объяснительной для КГБ), объяснял, что был разведен с первой женой и не мог воспитывать дочь, эмигрировавшую в Израиль в 1973, что не имел ни одного партийного взыскания, умолял дать ему шанс исправиться, сам называл себя слабохарактерным и постоянно подчеркивал, что его «проступок не может перечеркнуть 30 лет работы в высшей школе» (АОПО РМ 3: С. 59).

В протоколах заседаний партбюро и парторганизации факультета, а также парткома университета нет ни одного выступления в поддержку Миркинда. На заседании партбюро истфака выступали те, кому было положено по должности: Владимир Николаевич Козма — секретарь парторганизации факультета, Афанасий Васильевич Репида — декан истфака, Николай Михайлович Шилинцев — заведующий кафедрой Новой и Новейшей истории. Вопросы задавали и другие члены бюро. Все выступления носили осуждающий характер. Большинство вопросов, в частности о взаимоотношениях с Володарским, об эмигрировавшей в Израиль дочери, формулировались в обвинительном ключе. Бюро единогласно проголосовало за исключение Миркинда из КПСС. Вторым пунктом бюро постановило «Считать нецелесообразным дальнейшую работу Миркинда А.М. на историческом факультете, готовящего кадры идеологического фронта» (АОПО РМ 4: С. 81).

Партийное собрание факультета, прошедшее сразу же после заседания партбюро, утвердило решение последнего. Оно прошло по схожему сценарию: выступление партийного секретаря Козмы, затем вопросы-ответы, далее — осуждающие выступления коммунистов и принятие решения. Заведующий кафедрой Шилинцев напомнил присутствующим, что доступ к архивам ограничен, а вывоз архивных документов — серьезное преступление перед государством и перед партией. Декан Репида подчеркнул, что коммунист бросается в бой, стоит за Родину, за правду. И далее констатировал, что «в поведении А.М. Миркинда мы не видим воинствующего марксизма» (АОПО РМ 2: С. 112). Выступивший на этом собрании Александр Константинович Мошану заявил следующее: «После того, как Володарский решил предать Родину, А.М. Миркинд поддерживал с ним связь и пособничал тому, чтобы он смог вывести частицу ценнейшего нашего достояния. Не аргумент, что это документы царского правительства. Любой документ, который попадает в руки наших врагов, они стараются направить против нас. Своим проступком Вы поставили себя вне партии. Я голосовал за решение партбюро и сейчас поддерживаю его» (АОПО РМ 2: С. 112). С моей точки зрения, согласно тем документам, которыми мы располагаем, обвинения в адрес Мошану, выдвинутые в воспоминаниях Бабилунги, не обоснованы. Осуждали Миркинда все, и Мошану в данном случае шагал в ногу вместе с другими «бойцами идеологического фронта».

Примечательно, что следующим пунктом этого партийного собрание было обсуждение персонального дела студентки-коммунистки Н. Паскал, которую некая гражданка Алаева обвиняла в том, что та отбила у нее мужа, отца двух ее детей. Коммунисты факультета рекомендовали Паскал воздержаться от отношений с Алаевым до его развода. Паскал заявила, что последует рекомендации товарищей. Как мы видим, партии до всего было дело (АОПО РМ 2: С. 112–113).

16 ноября 1978 партком КГУ утвердил решения нижестоящих партийных органов — партбюро и партийной организации истфака об исключении Миркинда из КПСС и об его увольнении из университета. Все выступления участников этого заседания можно прочитать в опубликованном в этом исследовании протоколе заседания. Декан исторического факультета Репида, выступавший, как было сказано, на всех собраниях, где «прорабатывали» Миркинда, на парткоме университета еще раз решил доказать, что не зря возглавляет факультет, называемый кузницей идеологических кадров: «Мы всегда говорим, что просто историки нам не нужны, а нужны историки-марксисты, ленинцы. В группе, которой руководил т. Миркинд, его студенты слушали вяло (это утверждение противоречило не только воспоминаниям, но и всем характеристикам и оценкам, которые Миркинд получал за свою работу до того момента. — А.Т.), ведь студенты имеют хорошую интуицию. Они скоро поняли, что вы фальшивите перед ними, и партийное собрание правильно решило — вы потеряли право быть воспитателем студентов, воспитывать бойцов идеологического фронта» (АОПО РМ 3: С. 60).

В этом документе содержится и выступление члена парткома КГУ Бойко, о котором он упоминал в интервью с нами: «Мы — историки, и сегодня в какой-то мере стыдно даже голову поднять. Я не буду говорить о многом. Речь здесь идет о пособничестве, и, несмотря на публикацию тайных документов царской России, эти документы нужны с какой-то тенденциозной целью. Доктор исторических наук, как бы мне он ни доказывал, что ошибся, я не верю, это уже другие убеждения, утрата коммунистических убеждений. За утрату коммунистических убеждений и неискренность исключить т. Миркинда А.М. из рядов КПСС» (АОПО РМ 3: С. 59–60). Это выступление, как мы видим, было выдержано в осуждающем тоне и не отличалось от других.

Создается впечатление, что участники ученых советов и партийных заседаний соревнуются в тяжести выдвигаемых обвинений, в осуждающей направленности задаваемых вопросов. При чтении этих протоколов возникает чувство неловкости. Обвинять, демонстрировать непреклонность, не выказать ни капли сочувствия и милосердия было тактикой уже не выживания, как в сталинские времена, но сохранения престижной работы преподавателя советского вуза. Выступившего на защиту Миркинда в лагеря бы не отправили, но выгнать с работы, лишив тем самым куска хлеба с икрой, вполне могли. Тогда героев не оказалось. Хотя и сегодня, в гораздо менее репрессивной общественной ситуации, они встречаются чрезвычайно редко.

17 декабря 1978 последовало письмо, подписанное руководством факультета, с просьбой уволить Миркинда. С 23 декабря 1978, согласно приказу ректора, доктор исторических наук (ученой степени не лишили), без пяти минут профессор (собирались подать бумаги на утверждение в 1978) Анатолий Морицевич Миркинд уже не являлся сотрудником Кишиневского государственного университета.

Для Володарского увольнение стало началом другой жизни — жизни за границей. Для Миркинда — началом конца.

Похоже, и его судьба была решена в КГБ. К концу 1970-х за такие «проступки» в лагеря уже не отправляли, а расправлялись другими методами, которые, как видим, тоже несли угрозу жизни. Мы никогда не узнаем, почему ученый, уволенный с «волчьим билетом», решил прибегнуть к суициду. Его жизненные обстоятельства были весьма неблагоприятными. К тому времени он был лишен поддержки семьи. Одна дочь была далеко — в Израиле, другая — ушла из дому в неизвестном направлении. Со второй женой он к тому времени также расстался. Миркинд тщетно пытался получить работу по профессии. Рассылал обращения о приеме на работу во все вузы страны, в том числе и расположенные за полярным кругом. Но не проходил «экспертизу» т.н. Первого отдела, структуры советских предприятий, аффилированной с КГБ. На жизнь, по словам дочери, он зарабатывал частными уроками английского языка. Бывшие коллеги его сторонились. Кроме того, у Миркинда были серьезные проблемы со здоровьем. Все эти обстоятельства привели к тому, что 19 февраля 1983 он бросился под поезд на Кишиневском железнодорожном вокзале.

Могли ли коллеги Миркинда защитить его, оставить, вопреки воле КГБ, в партии и на факультете, дать, как он сам просил, «шанс исправиться»? Я не знаю ответа на этот вопрос. Было ли это возможно в принципе? Имеющиеся в нашем распоряжении документы позволяют говорить только о том, что никто не попытался встать на его защиту.

Мы, авторы этой публикации документов и воспоминаний, считаем, что в какой-то степени удалось восстановить справедливость, сделать жизнь доктора исторических наук Анатолия Морицевича Миркинда, блестящего лектора, серьезного ученого, выдающегося педагога фактом культурной памяти, т.е. памяти овеществленной в опубликованных текстах и способной сопротивляться безжалостному бегу времени.

 

 

Архивные документы[30]

 

Документ I

Протокол № 10

заседания ученого совета исторического факультета от 24 мая 1977 г.[31]

 

ПОВЕСТКА ДНЯ:

 

1. О недостойном поведении доцента кафедры новой и новейшей истории Володарского Михаила Израилевича.

 

Докладывал секретарь парткома КГУ доцент С.Д. Рошка: Нынешний год является знаменательным в истории советского народа — это год 60-летия Великой Октябрьской социалистической революции. Весь наш народ трудится над выполнением X-й пятилетки. С новой силой развернулось по всей стране социалистическое соревнование. Все советские люди горячо поддерживают деятельность нашей партии и правительства, проводимую как в области внутренней, так и внешней политики.

Но в капиталистических странах есть люди, которых не радуют успехи нашей страны в области экономики и борьбы за сохранение мира во всем мире. Некоторые буржуазные деятели клевещут на СССР, выдвигают новые доктрины, имеющие цель опорочить наш социалистический строй, нашу демократию. Они пытаются изобразить в неправильном свете процесс развития человеческого общества. Эта идеологическая атака на социализм лишний раз подтверждает тот факт, что кризис охватил именно капиталистическую систему.

Нет-нет да и в нашей стране появляется какой-нибудь гражданин нашей страны, который в один тон с нашими врагами толкует в неправильном свете политику нашей партии и правительства. К великому нашему сожалению в университете есть такой человек — доцент Володарский М.И. Последний неоднократно обсуждался нами по разным вопросам, связанным с его неправильным поведением. Мы тогда еще думали, что Володарский М.И. впишется в наш коллектив, поймет свои ошибки и будет честно работать. С 1960 г. таких случаев было несколько. В одно время ему пришлось даже покинуть стены нашего университета. Но, М.И. Володарский не сделал для себя никаких выводов, работал пассивно, все проходило мимо него. Был случай, когда он представил на кафедру методическое пособие, которое оказалось плагиатом. Мало того М.И. Володарский пользовался своим положением преподавателя и принуждал студенток заочного отделения к сожительству. Он стал на путь клеветнических анонимок на деятелей нашей партии и правительства. В своих анонимных письмах, отправляемых в центральные органы печати из разных городов (Краснодара, Одессы и др.), он писал о том, что не разделяет интернациональную миссию СССР и других социалистических стран по отношению к Чехословакии, что это была настоящая агрессия. Он утверждал, что США действуют более демократично, так как, например, во время выборов в Италии, они лишь предупредили последнюю, что в случае допущения к власти коммунистов Италии будет отказано в экономической помощи.

Коллегам по работе М.И. Володарский рассказывал, как бы он повел себя, если бы в 1968 г. он оказался в Чехословакии. При этом он выражал сочувствие реакционным контрреволюционным силам.

Но наши органы безопасности охраняют зорко нашу страну, наш народ и находят подобного рода людей. Как было и с М.И. Володарским.

Такова краткая справка о деятельности М.И. Володарского, который претендовал на роль преподавателя, воспитателя и лектора, но поведение которого с этой ролью несовместимо.

Мы пригласили членов ученого совета исторического факультета, членов других общественных кафедр, наших активистов для того, чтобы они послушали М.И. Володарского, как он докатился до такой жизни.

Володарский М.И.: Товарищи, что я могу сказать обо всем том, что доложил вам Сергей Дмитриевич Рошка. Лучше бы мне умереть, чем стоять здесь сейчас перед вами. Я знаю, как вам всем неприятно это слушать. Да, я виноват, я себя знаю, я знаю свой язык, я, будучи неосторожен в выражениях, делился по разным вопросам с людьми, которые затем искажали мои слова. Но моя работа говорит о другом. Я иногда бываю в таком состоянии, что могу совершить бесконтрольные поступки, о которых я потом сожалею. Иногда в такие минуты я позволял себе писать необдуманно подобного рода письма, но затем рвал их, и лишь некоторые я отправил в газеты. Я потом жалел об этом и сейчас я действительно даже не могу вспомнить, что писал. Я потом приходил к выводу, что это нелепость, чушь и давал себе слово больше ничего подобного не делать.

В последнее время у меня очень нервное состояние, но я никогда ни с кем не был связан. Ни с какими антисоветскими деятелями. В действительности я не настроен антисоветски. Я повторяю, что у меня серьезная беда и лучше бы мне умереть, чем стоять здесь. Я нанес огромный ущерб как КГУ, так и своей семье. Если бы я поступал обдуманно, я бы ничего подобного не сделал. Я очень глубоко прочувствовал, что я совершил, и надо было мне идти в КГБ самому и все рассказать.

У меня в прошлом действительно были проблемы, но я последний раз прошу простить меня, я раскаиваюсь в своих поступках и больше ничего подобного не будет. Я прошу вас пожалеть не меня, а мою семью, мою жену, двоих детей и двух старушек, о которых я должен заботиться. Прошу коллектив последний раз простить меня за то, что я совершил. Я не мыслю себе жизнь вне своей страны, без той работы, которую я делал, хотя я понимаю, что не заслуживаю снисхождения.

ВЫСТУПИЛИ:

Доцент Грекул А.В.: Когда вас последний раз избирали доцентом, вы точно также выступали и раскаивались. Мы вам тогда поверили и проголосовали за вас. Однако, несмотря на предупреждение, свое слово вы не выполнили. Кроме того, мне хочется вас спросить, чем было вызвано [то], что вы вскрывали на факультете чужие письма?

Володарский М.И.: Тогда стоял вопрос о моем неправильном отношении с людьми на факультете. Я в этом плане изменился и многое учел. Что же касается писем, то я об этом ничего не знаю.

Рошка С.Д.: Тогда действительно возник вопрос о вашей непригодности в качестве преподавателя, в связи с чем мы ваше переизбрание на занимаемую должность отложили на один год. И лишь через год, надеясь на то, что вы осознали свои ошибки, мы вас переизбрали.

Доцент Пискарев М.Ф.: Есть ли у вас родственники за границей и поддерживаете ли вы с ними письменную связь?

Володарский М.И.: Еще в 1923 г. уехал во Францию брат моей матери. Он уже умер, но там живут его дети, мои племянники, с которыми я поддерживаю родственную переписку. Покойный брат матери приезжал сюда в 1966 г. В 1933 г. в Палестину уехала сестра матери, в 1973 г. — две ее сестры, а в 1974 г. последняя сестра матери. Я пытался убедить их детей не ехать туда, но безрезультатно. Для меня отъезд сестер матери был вопросом не только политическим, так как это были люди, которые меня вырастили, так как моя мать была очень больна.

Доцент Мадан И.К.: Вы утверждаете, что ваши поступки являются результатом болезненного состояния. Обращались ли вы к врачам?

Володарский М.И.: С 1973 г. я к врачам обращался несколько раз, у меня признали гипертонию. У меня бывают такие моменты, когда я не знаю, что я делаю, я нахожусь в каком-то нервном состоянии, а потом о своих поступках жалею.

Доцент Романова З.Г.: Однако почему же в тех письмах такая антисоветчина? Может ли оправданием этого служить нездоровое состояние?

Володарский М.И.: В упомянутых письмах я говорил лишь о политике и вовсе не имел в виду антисоветчину. В одном из своих писем я писал о нашей избирательно системе и об избирательной системе на западе, которая, как мне казалось, является более демократической.

Фролова Н.С., ассистент кафедры истории КПСС: Почему же вы писали анонимки из других городов?

Володарский М.И.: Это самое мерзкое, что я мог сделать. Я должен был писать письма открыто, но я этого боялся.

Доцент Нечаев С.Е.: Никакие ваши слова о болезни вас оправдать не могут. Если вам были не ясны некоторые моменты политики нашего правительства, вы имели возможность обратиться за разъяснением к вашим товарищам. Почему вы этого не сделали?

Володарский М.И.: У меня есть действительно в университете много моих хороших учителей, я имею в виду хороших товарищей по учебе в университете, но я к ним по этим вопросам не обращался, в чем я допустил ошибку, так как они бы мне всегда оказали помощь и помогли разобраться во всех вопросах.

Доцент Бырлиба К.М.: Вы нам все здесь представляете, что в силу болезненного состояния ваши действия были импульсивные, неосознанные, но на самом деле вы писали обдуманно. Вы говорили, что не помните, что вы писали в ваших анонимках, и здесь же рассказываете о содержании одного из них. Вы утверждаете, что вы были неосторожны, когда вы делились вашим мнением с людьми, которые якобы впоследствии исказили ваши слова, значит вы думаете и хорошо их помните.

Володарский М.И.: Я очень вспыльчивый человек, но проходит определенное время и я начинаю думать трезво. В бреду я никогда не бывал и за свои поступки готов ответить. Я не хочу искать смягчающие вину обстоятельства, а объясняю причину своих поступков. Я не собирался этим ничего решить.

Рошка С.Д.: Расскажите, пожалуйста, кто ваши родители?

Володарский М.И.: Отец мой работал на разных работах. Был и грузчиком, затем агентом фирмы, покупавшей зерно. В 1941 г. пошел в армию, после войны работал проводником.

Нечаев С.Е.: Считаете ли вы, что ваши действия совместимы с работой на идеологическом фронте?

Володарский М.И.: Несовместимы. Но я [во] всей своей пропагандистской работе нигде не выразил своих мыслей. Если бы я был настроен антисоветски, то мое настроение бы обязательно где-то в ходе этой работы прорвалось. Но ничего подобного никогда не имело место.

Зав. кафедрой политэкономии доцент Сидоров В.А.: В 1956 г. у вас проявлялись эти изъяны. Но тогда вы были еще молодым и была надежда, что все это пройдет. Но как вы это можете объяснить сейчас, когда происходит то же самое, но уже в этом возрасте, после стольких лет?

Володарский М.И.: Я очень сложный человек. То, что для другого ясно, для меня ясно не всегда. Но в университете я работал не хуже других. Что касается моего направления на работу, то я там не мог работать.

Рошка С.Д.: Не является ли причиной всего ваше мнение о себе, что вы не хуже других, а лучше?

Володарский М.И.: Я никогда не считал себя лучше других, но я не могу согласиться, что я хуже других.

Фролова Н.С.: Вы утверждаете, что уже несколько месяцев думаете о вашем поведении, о случившемся. Почему же вы не пришли в партком и не рассказали нам о своем поступке?

Володарский М.И.: Мне страшно было думать о том, что мне надо пойти туда и рассказать обо всем. Я боялся этого.

Зав. кафедрой истории древнего мира и средних веков профессор Энгельгардт Р.Ю.: С чувством глубокого возмущения наш коллектив узнал о недостойном поведении М.И. Володарского. В 1963 г. возник вопрос об его освобождении от занимаемой должности ассистента кафедры всеобщей истории, которой я тогда заведовал. Я тогда считал, что не нужно Михаила Израилевича освобождать от занимаемой должности, так как политических претензий к нему не было, а речь шла о морально-этических проступках. Но ректорат решил иначе. М.И. Володарский затем 5 лет работал в Смоленске. В 1968 г. он возвратился на факультет, но, к сожалению, он вновь не вел себя хорошо — неправильные высказывания, ребяческие поступки, плохое отношение к коллегам. К сожалению, корни этого поведения оказались более глубокими и М.И. Володарский объективно занимался антисоветской деятельностью. Совершенно недопустимо, чтобы вы зашли завтра в аудиторию и говорили о национально-освободительной борьбе или о Великой Октябрьской социалистической революции после того, что вы совершили. Я считаю, что своим поведением вы поставили себя вне стен университета, это ни у кого не вызывает сомнения.

Нечаев С.Е.: Товарищи! Я в этом зале один из старейших по возрасту и по членству в партии. И я понимаю так, что если люди заявляют, что были неосторожны в выражениях, то надо понимать, что они жалеют не о совершившемся, а о том, что они сделали промахи. Володарский М.И. просит снисхождения к семье, жене, детям и т.д. Но почему он не пришел честно к нам и не сказал, чтобы ему помогли разобраться во всем? Почему он сам не подумал о своей семье? Можно ли читать курс с позиций марксизма-ленинизма, если он сам в нем не убежден, если он ставит под сомнение политику нашего государства и политику нашей Коммунистической партии? Если я в чем-то ошибаюсь, я прошу эти вопросы мне разъяснить. А такой человека, как Володарский, не может быть преподавателем ВУЗа. Я считаю, что ему не место в нашем коллективе.

Доцент Сторожук В.П.: М.И. Володарского я знаю более 22 лет. Зная его характер, мы всегда старались ему помочь, направить его на правильный путь. Он получил звание доцента. Неоднократно повторяющиеся срывы Володарского приводили к тому, что он несколько раз становился предметом обсуждения. В 1974 г. проявились новые попытки продолжения той же линии поведения. Зав. кафедрой т. Шилинцев Н.М. поставил вопрос на решение партийной группы. Было признано странным его поведение, кроме того, он предложил принять на кафедру свои кадры извне. Володарский М.И. всеми силами отбивался от кафедральных поручений, разваливал работу СНО, ничего не делал, чтобы навести порядок в своей группе, где не все было благополучно. Во время выборов в 1973 г. он заявил представителю райкома, что не пойдет приглашать избирателей, пусть это сделает секретарь ЦК КПМ, ведь это нужно ему. Тогда пришлось мне как зав. агитпунктом провести эту работу. Володарский М.И. показывал всем книгу Владимирова, обращая внимание только на те моменты, где приведены данные, как Мао Цзе-дун поносит наше правительство. Партбюро предупреждало его, что [с] таким поведением он скатится на путь подонка и не рекомендовало его на место доцента кафедры. В настоящее время мы имеем дело уже с третьим рецидивом. Кафедра сделала многое, чтобы повлиять на М.И. Володарского, но он ничего не учел. Перед нами стоит задача ходатайствовать перед соответствующими инстанциями, чтобы Володарский М.И. был лишен степени кандидата исторических наук и звания доцента.

Зав. кафедрой истории МССР, профессор Мунтян М.П.: Мы обсуждаем сейчас позорное поведение доцента Володарского, нашего воспитанника. В этом он в первую очередь виноват сам, но часть вины ложится на всех, кто давно работает на факультете. Вы плюнули в глаза всего коллектива, который столько раз пытался вам помочь, а теперь вы просите прощения. Я никогда не питал особых симпатий к Володарскому. У него интриганский характер. Стоило лишь, чтобы кто-то зашел на кафедру, как он все должен был знать. Первый раз когда вас уволили из университета, нас вызывали в ректорат. Вам пришлось уехать в Смоленск, но и там вы вели себя плохо. На это обратил мое внимание т. Редков, когда меня спрашивал во время встречи на симпозиуме, как вы вели себя у нас? Я тогда не хотел говорить о вас плохое, было как-то неудобно, ведь это ложилось бы на наш коллектив. Когда вы вернулись, вы дали нам слово, что будете вести себя по-другому. А теперь опять то же самое. Нет, это настоящая антисоветчина и ничто другое, это ваше лицо. Володарскому М.И. не место на факультете. Это позор для факультета. Этот случай заставляет нас подумать о нашей смене и еще больше сил отдать ее воспитанию.

Секретарь партбюро исторического факультета, доцент Козма В.Н.: Уважаемые товарищи! Я лишний раз убеждаюсь в том, что когда речь идет о коммунистическом мировоззрении, о значении воспитательной работы с нашими студентами, то не может быть никаких компромиссов. Когда я рассказываю студентам, что на западе идеологи империализма искажают содержание нашей социалистической системы, клевещут на нашу демократию, то в их глазах я читаю недоумение и возмущение. Володарский М.И. в течение 20 лет ведет себя не так, как нужно, он не имеет морального права воспитывать наших студентов. Ему не место в университете.

Декан исторического факультета, доцент Репида А.В.: Я всецело согласен с оценкой, данной проступкам М.И. Володарского. То, что мы его сегодня обсуждаем, объясняется нашим гуманизмом. Мы уже несколько раз ему верили, но он нас подвел, и теперь на факультете нет ни одного человека, который бы ему верил. Каждый наш сотрудник — это боец идеологического фронта, каждый из нас находится на идеологической работе и осуществляет политику Коммунистической партии Советского Союза, нашей советской власти. М.И. Володарский же клевещет на нашу страну, на политику нашего государства, нашей партии. Его заявления, что он проявлял неосторожность, что он попался, еще больше усугубляют его отрицательную характеристику. Володарский М.И. занял враждебную, антисоветскую позицию. На фронте мы сражались с врагами открыто, а он скрытый враг, значит наиболее опасный. Исторический факультет не может согласиться с тем, чтобы такой человек находился в нашем коллективе. О жене и детях ему надо было раньше подумать самому. Ему такая возможность давалась неоднократно.

Зав. кафедрой истории СССР, профессор Лисецкий А.М.: Я заведую кафедрой отечественной истории и знаю отлично, какой путь прошла наша страна и до каких высот она поднялась. Были голод и засуха, трагедия войны. Из всего этого вышла наша страна еще более сильной и могучей. Она пользуется непререкаемым авторитетом среди мировой прогрессивной общественности. И радости, и боль — это все наше, это наша история, и мы не можем себя отделить от судьбы нашей страны. Меня буквально ошарашило то, что мы сегодня узнали. Я не могу понять, как можно так относиться к своей родине, к своей стране. Я не знал о предыдущей «деятельности», так как совместно работаем недолгое время, но считал М.И. Володарского хорошим специалистом. Я недавно по поручению ученого совета посетил его лекцию и дал ей высокую оценку. Это какая-то раздвоенная личность. Мы не можем допустить, чтобы люди, не убежденные в правоте нашей идеологии, нашей политики, нашей партии, работали со студентами. Володарский М.И. не может работать на нашем факультете. Но мы гуманисты, у него есть большая семья, о которой он не думал, как и о многом другом. Может быть, сегодня не принимать предложение т. Сторожука ходатайствовать перед ВАКом о лишении М.И. Володарского ученой степени и звания? Ведь государство затратило на него огромные средства, обучив его многому. Я думаю, что он, как человек, знающий восточные языки, мог бы принести пользу науке, можно бы еще попробовать использовать его знания в науке в этой области. Но в студенческую аудиторию его допускать нельзя.

Ректор университета, член-кор. АН МССР Мельник Б.Е.: Профессор Лисецкий, вы очень плохо понимаете задачи ученого. Наука — это тот же идеологический фронт, где нет места людям с антисоветским мировоззрением. Об этом мы с вами еще поговорим. Я крайне удивлен, что вы этого до сих пор не понимаете.

Доцент Клобуцкий В.С.: Политическая оценка поведения доцента Володарского правильная. Но здесь выступавшие не обратили внимание на то, что он пытался свести всю свою деятельность к каким-то психологическим чертам. Но его поведение свидетельствует о другом. Он клевещет на нашу страну, на политику партии. Он пытается уйти от оценки его деятельности как антисоветской, антигосударственной. Володарский М.И. не в состоянии заниматься педагогической работой, ему не место в нашем коллективе, он не способен дальше вести эту работу вообще.

Володарский М.И.: Я выслушал все и хочу сказать, что я не считаю себя врагом советской власти и нашей страны. Мои поступки дают право так считать, но они — результат моей незрелости в некоторых вопросах и моего периодически болезненного нервного состояния.

Рошка С.Д.: Все выступавшие ставили вопрос об антисоветском поведении М.И. Володарского и его несоответствии званию преподавателя по профессиональным и морально-деловым качествам. Есть предложение решить этот вопрос путем тайного голосования. Принято единогласно. Предлагаю избрать состав счетной комиссии из трех человек, персонально: П.А. Бойко, З.А Федько, И.Т. Никулицэ. Принято единогласно.

 

ПРОТОКОЛ № 1

СЛУШАЛИ: Постановление счетной комиссии об избрании председателем П.А. Бойко, членами И.Т. Никулицэ и З.А Федько. Принято единогласно.

СЛУШАЛИ: Протокол № 2 счетной комиссии об итогах тайного голосования по вопросу о несоответствии занимаемой должности доцента кафедры новой и новейшей истории Володарского М.И. Членов ученого совета — 25, присутствовало на заседании — 18, проголосовало за несоответствие занимаемой должности Володарским М.И. 18 членов ученого совета. Постановили: Утвердить протокол № 2 счетной комиссии о результатах тайного голосования.

СЛУШАЛИ: Предложение председателя ученого совета исторического факультета Репиды А.В. а) Просить ректора КГУ утвердить решение ученого совета от 24 мая 1977 г. о признании Володарского М.И. несоответствующим занимаемой должности доцента кафедры новой и новейшей истории по профессиональным и морально-деловым качествам.

б) Просит[ь] ученый совет университета возбудить ходатайство о лишении ученой степени кандидата исторических наук и звания доцента Володарского М.И. за профессиональную непригодность, аморальные и аполитические поступки, несовместимые со званием ученого (проект прилагается).

ПОСТАНОВИЛИ: а) Просить ректора КГУ им. В.И. Ленина утвердить решение ученого совета исторического факультета о признании Володарского М.И. несоответствующим занимаемой должности доцента кафедры новой и новейшей истории по профессиональным и морально-деловым качествам и освободить от занимаемой должности.

б) В соответствии с §104 Положения ВАК СССР «О порядке присуждения ученых степеней и присвоения ученых званий» просить ученый совет университета возбудить ходатайство о лишении ученой степени кандидата исторических наук и звания доцента Володарского М.И. за профессиональную непригодность, аморальные и аполитические поступки, несовместимые со званием ученого.

 

Председатель ученого совета исторического

факультета доктор ист. наук А.В.Репида

 

Секретарь ученого совета исторического

факультета, доцент Е.М. Подградская

 

ЯВОЧНЫЙ ЛИСТ

членов ученого совета исторического факультета Кишиневского ордена Трудового Красного Знамени госуниверситета им. В.И. Ленина на заседании ученого совета от 24 мая 1977 г.

 

№ п/п	Ф.И.О.	Роспись
1	Сытник М.К. Репида
2	Бойко П.А.
3	Подградская Е.М.
4	Лисецкий А.М.
5	Брысякин С.К.
6	Вербицкий Э. Д.
7	Грекул А.В.
8	Драхенберг К.М.
9	Королев Н.В.
10	Кожокару Н.Т.
11	Крупейников Д.А.
12	Мунтян М.П.
13	Миркинд А.М.
14	Никулицэ И.Т.
15	Оганян Л.Н.
16	Панфилов С.А.
17	Потлог В.И.
18	Руссу И.Н.
19	Сторожук В.П.
20	Тотров В.К.
21	Федько З.А.
22	Шилинцев Н.М.
23	Энгельгардт Р.Ю.
24	Пасенюк А
25	Козма В.Н.
26	Караджа Ф.К.
27	Грозав Н.Ф.
28	Сидоров В.А.

  

ВЫПИСКА

из протокола заседания ученого

совета исторического факультета

от 24 мая 1977 г.

СЛУШАЛИ: О несоответствии занимаемой должности доцента кафедры новой и новейшей истории Володарского Михаила Израилевича по профессиональным и морально-деловым качествам.

ПОСТАНОВИЛИ: Вопрос о несоответствии занимаемой должности доцента кафедры новой и новейшей истории Володарского М.И. решить путем тайного голосования членов ученого совета исторического факультета.

СЛУШАЛИ: итоги тайного голосования по вопросу о несоответствии занимаемой должности доцента кафедры новой и новейшей истории Володарского М.И. Членов ученого совета — 25, присутствовало на заседании — 18, приняло участие в голосовании — 18, проголосовало за несоответствие занимаемой должности Володарским М.И. — 18 членов ученого совета.

ПОСТАНОВИЛИ: Утвердить протокол № 2 счетной комиссии о результатах тайного голосования. а) Просить ректора КГУ им. В.И. Ленина утвердить решение совета исторического факультета о признании Володарского М.И. несоответствующим занимаемой должности доцента кафедры новой и новейшей истории по профессиональным и морально-деловым качествам и освободить его от занимаемой должности.

б) В соответствии с §104 Положения ВАК CCCР о порядке присуждения ученых степеней и присвоения ученых званий просить ученый совет университета возбудить ходатайство о лишении ученой степени кандидата исторических наук и звания доцента Володарского М.И. за профессиональную непригодность, аморальные и аполитические поступки, несовместимые со званием ученого.

 

Председатель ученого совета исторического факультета,

доктор исторических наук А.В. Репида

 

Секретарь ученого совета исторического факультета,

доцент Е.М. Подградская

 

 

ПРОТОКОЛ № 1

заседания счетной комиссии, избранной

ученым советом исторического факультета

Кишиневского государственного университета

по определению результатов тайного голосования

о соответствии занимаемой должности

«24» мая 1977 г.

 

На заседании счетной комиссии присутствовали:

1. доц. Бойко П.А.
2. доц. Федько З.А.
3. доц. Никулицэ И.Т.

 

ПОВЕСТКА ДНЯ:

 

Выборы председателя и секретаря счетной комиссии.

 

Счетная комиссия ПОСТАНОВИЛА:

Председателем счетной комиссии избрать тов. Бойко П.А.

 

Секретарем счетной комиссии избрать тов. Никулицэ И.Т.

 

Подписи членов счетной комиссии

 

 

ПРОТОКОЛ № 2

 

заседания счетной комиссии, избранной

ученым советом исторического факультета

Кишиневского государственного университета

для определению результатов

тайного голосования

 

«24» мая 1977 г.

На заседании счетной комиссии присутствовали:

1. доц. Бойко П.А.
2. доц. Федько З.А.
3. доц. Никулицэ И.Т.

 

ПОВЕСТКА ДНЯ:

Определение результатов тайного голосования по вопросу о соответствии доцента кафедры новой и новейшей истории Кишиневского государственного университета Володарского Михаила Израилевича занимаемой должности.

Приказом ректора Кишиневского государственного университета № 106 от 4 ноября 1976 г. (с последующими изменениями) состав ученого совета исторического факультета утвержден в количестве 25 человек.

Присутствовало на заседании членов совета 18

Роздано бюллетеней членам совета 18

Осталось неиспользованных бюллетеней ______

Оказалось в урне бюллетеней 18

 

Фамилия, имя, отчество	Занимаемая должность	Результаты тайного голосования
Володарский Михаил Израилевич		За несоответств.	Против несоответ.
		18	нет

 

 

Председатель счетной комиссии подпись

Секретарь счетной комиссии подпись

Член счетной комиссии подпись

 

 

 

РЕШЕНИЕ УЧЕНОГО СОВЕТА ИСТОРИЧЕСКОГО ФАКУЛЬТЕТА

КГУ ОТ 24 МАЯ 1977 Г. 

Совет исторического факультета постановляет:

 

1. Просить ректора университета утвердить решение Совета исторического факультета о признании Володарского Михаила Израилевича не соответствующим занимаемой должности доцента кафедры новой и новейшей истории по профессиональным и морально-деловым качествам и освободить его от занимаемой должности.

 

2. В соответствии с параграфом 104 Положения ВАК СССР « О порядке присуждения ученых степеней и присвоения ученых званий просить ученый совет университета возбудить ходатайство перед ВАК СССР о лишении ученой степени кандидата исторических наук и звания доцента Володарского Михаила Израилевича* за профессиональную непригодность, аморальные и аполитические поступки, несовместимые со званием советского ученого.

 

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ СОВЕТА            А.В. Репида

 

УЧЕНЫЙ СЕКРЕТАРЬ                   Е.М. Подградская

 

 

 

Документ II

Протокол № 11

заседания ученого совета

Кишиневского ордена Трудового Красного Знамени

госуниверситета имени В.И. Ленина

от 29 июня 1977 г. [32]

 

 

Приказом МНО МССР № 355 от 4 сентября 1974 г. (с последующими изменениями) состав ученого совета утвержден в количестве 50 человек.

На заседании присутствовали 40 членов совета.

Присутствовали: заведующие кафедрами, зав. отделом преподавания общественных наук МНО МССР т. Дудник А.Е.

Председательствующий — председатель ученого совета, ректор университета, профессор Мельник Б.Е.

Ученый секретарь совета — Змеу Л.Ф.

 

ПОВЕСТКА ДНЯ:

 

1. «Об итогах выполнения государственного плана подготовки специалистов в 1977 г. и мерах по обеспечению выполнения постановления ЦК КПСС от 31.01.77 г. «О 60-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции». (Доклад проректора по учебной работе доцента Панфилова С.А.).
2. Выборы по конкурсу.
3. Переизбрание преподавательского состава на новый срок.
4. Представление к ученым званиям доцента и профессора.
5. О возбуждении ходатайства о лишении доцента кафедры новой и новейшей истории КГУ Володарского М.И. ученой степени кандидата исторических наук и ученого звания доцента.
6. Утверждение плана работы ученого совета на 1977–1978 учебный год.
7. Разное.

 

СЛУШАЛИ: О возбуждении ходатайства перед ВАК СССР о лишении доцента кафедры новой и новейшей истории КГУ Володарского М.И. ученой степени кандидата исторических наук и ученого звания доцента. Володарский М.И. был приглашен на заседание ученого совета, однако не явился по неизвестной причине.

 

ВЫСТУПИЛИ:

Мельник Б.Е. — ректор университета, профессор: Володарский Михаил Израилевич на протяжении нескольких лет систематически изготовлял и распространял ряд политически вредных документов. Так, в августе 1976 г., будучи на отдыхе за пределами Молдавской ССР Володарский М.И. направил в редакцию газеты «Правда» злобный анонимный документ, содержащий клевету на советских государственных и политических деятелей, на деятельность партии и на советский общественный строй. Аналогичный анонимный документ был направлен им в 1974 г. в адрес газеты «Известия» из г. Одессы. Ранее, работая в Смоленском пединституте, Володарский М.И. сочинил и распространил стихотворение сионистского характера. Кроме того, он систематически, с враждебных позиций, комментировал политические события в нашей стране и за рубежом среди близкого окружения, клеветал на советскую действительность. Володарский М.И., используя свое служебное положение, неоднократно склонял отдельных студентов к сожительству. В связи с совершением этих аполитических, аморальных поступков Володарский М.И. в соответствии с решением ученого совета исторического факультета КГУ от 24 мая 1977 г. признан не соответствующим занимаемой должности доцента кафедры новой и новейшей истории и уволен из университета, и теперь на ученый совет КГУ выносится решение вопроса о лишении Володарского ученой степени и ученого звания.

 

Репида А.В. — декан исторического факультета: Володарский М.И. знает, что сегодня на ученом совете будет рассматриваться вопрос о нем, однако не явился. Всем нам очень странно слышать о таком поведении бывшего доцента кафедры новой и новейшей истории, потому что по справедливости весь коллектив нашего университета привык смотреть на историков как на бойцов идеологического фронта, а в данном случае мы столкнулись с антисоветской деятельностью бывшего доцента Володарского М.И. Занимался ли Володарским М.И. весь коллектив исторического факультета? Я должен сказать, что на протяжении нескольких десятилетий Володарский М.И. был предметом обсуждения о его недостойном поведении. Однажды он не прошел по конкурсу и 5 лет не работал в университете. Затем, из пединститута гор. Смоленска поступали сигналы, что он и там показал себя не с лучшей стороны. После его возвращения в Кишинев на протяжении нескольких лет поступали к нам ходатайства с тем, чтобы принять его опять. Он клялся, что преобразовался, что он уже не «тот» Володарский М.И. Прошло еще некоторое время, а Володарский оказался «тем же», и опять он не был избран по конкурсу. Это было 2–3 года назад. Ректорат пошел на гуманность: год Володарский М.И. работал по приказу. За этот год он старался показать себя с лучшей стороны. Опять провели [его] по конкурсу. Оказалось, он и сейчас вел себя недостойно не только как доцент, не только как воспитатель младшего поколения, но и как гражданин Советского Союза. Я думаю, что для исторического факультета это чрезвычайное происшествие. Исторический факультет уже сделал или сделает соответствующие выводы о работе с кадрами факультета, и мы сделаем все, чтобы смыть этот позор, который нанес Володарский коллективу университета. Ученый совет исторического факультета единогласно вынес решение о ходатайстве перед ВАК СССР о лишении Володарского ученого звания доцента и ученой степени кандидата исторических наук. Считаю, что это справедливо и прошу ученый совет поддержать решение факультета.

 

Сидоров В.А. — зав. кафедрой политэкономии: Ученый совет исторического факультета очень правильно поступил, что принял решение — ходатайствовать о лишении ученого звания доцента и ученой степени кандидата исторических наук Володарского М.И. Работники университета, которые давно работают, помнят, очевидно, что в 1956 г. Володарский М.И. обсуждался за аморальное поведение, за клевету на преподавателей нашего университета. В 1963 г. Володарский также обсуждался за клевету. Он подслушивал под окнами, под дверьми. Эта мерзкая натура проявилась у него уже во время работы в нашем коллективе. Сейчас во всей полноте выявилась его антисоветская деятельность. Это совершенно недопустимо и несовместимо с почетным званием научного работника, которое у нас в стране очень высоко ценится. Я полностью поддерживаю решение исторического факультета о ходатайстве перед ВАК СССР о лишении Володарского М.И. ученого звания доцента и ученой степени кандидата исторических наук.

 

Стахи А.М. — декан факультета математики и кибернетики: 15 января 1969 г. уже было известно, кто такой Володарский, и сегодня подтверждено, что его поведение не соответствует высокому званию преподавателя высшей школы. Однако вызывает удивление позиция и та настойчивость, которая была проявлена факультетом и кафедрой вернуть Володарского М.И. в стены Кишиневского госуниверситета. Я бы сказал, Афанасий Васильевич, что не гуманность проявил факультет, а непринципиальность, и надо сейчас обвинить факультет не в гуманности, а непринципиальности решения вопроса о кадрах. И прошу отметить в протоколе, что и кафедре, и факультету надо быть более внимательными в подборе кадров для университета.

 

СЛУШАЛИ: Выборы счетной комиссии.

 

ПОСТАНОВИЛИ: Избрать счетную комиссию в составе 5 человек.

Персонально: 1. Доц. Бардина М.Б.

2. Ст.н.с. Дедю И.И.
3. Доц. Добровольского К.А.
4. Коваленко П.А.
5. Чеботару И.С.

Объявляется перерыв. (Члены Совета голосуют)

 

 

 

СЛУШАЛИ: Результаты тайного голосования. (Информация председателя счетной комиссии доц. Бардина М.Б.)

 

ПОСТАНОВИЛИ:

 

8. Протокол счетной комиссии № 9 утвердить. На основании результатов тайного голосования (за — 39, против — 1, недействительных бюллетеней — нет) и в соответствии с п. 104 Положения о порядке присуждения ученых степеней и присвоения ученых званий возбудить перед ВАК СССР ходатайство о лишении Володарского Михаила Израилевича ученой степени кандидата исторических наук (диплом МИТ № 001556 выдан ВАК МВ и ССО СССР 1.07.63) и ученого звания доцента (аттестат МДЦ № 067559 выдан ВАК МВ и ССО СССР 4.09.71) за профессиональную непригодность, совершение аморальных, антипатриотических поступков, несовместимых со званием советского ученого.

 

Зам. председателя ученого совета,

проректор университета,

профессор Сычев А.Я.

 

Ученый секретарь совета Змеу Л.Ф.

 

 

 

Документ III

Протоколы заседаний партбюро исторического факультета.

Протокол № 15 от 31 октября 1978 г.[33]

 

Присутствуют все члены партбюро.

ПОВЕСТКА ДНЯ:

 

 

5. Разбор персонального дела коммуниста Миркинда А.М.

 

СЛУШАЛИ:

5. Персональное дело коммуниста Миркинда А.М.

 

СЛУШАЛИ: информацию секретаря партийного бюро Козма В.Н.

(зачитывает объяснительную записку от коммуниста Миркинда А.М.)

 

ВОПРОСЫ:

Шилинцев Н.М.: Вы в курсе дела о характере этих документов?

Ответ: Да, но я не знакомился с ними.

Шилинцев Н.М.: Вы осознаете, что помогая ему вы совершили преступление?

Ответ: Помощь я ему не оказывал, но тогда я многого еще не понимал. Сейчас я осознаю, что это постыдный поступок, ведь я указал ему адрес дома в Москве.

Мунтян М.П.: Когда появился вопрос о переводе этих документов через границу, до отъезда Володарского или после?

Ответ: Тогда, когда он получил разрешение об отъезде. Я должен добавить, что Володарский написал, что это по моей инициативе хотел переправить документы через границу. Но это не моя инициатива. Перед отъездом он бросил фразу, что не успокоится, пока я не уеду в Израиль.

Шилинцев Н.М.: Кто давил на вас, чтобы вы совершили этот поступок?

Ответ: Никто, но он приписал мне личное. Если бы я хотел уехать, я там не пропадал бы. Я знаю языки, у меня там дочь, но я не хочу ехать, я здесь родился, у меня здесь вторая дочь.

Козма В.Н.: Почему вы до сих пор ничего не сказали нам об этом, о брошенной фразе Володарского? Почему после объяснительной записки в органы вы не поделились с нами, не сообщили о выезде вашей дочери?

Ответ: Я понимал, что эти материалы попадут в партийную организацию. Что касается дочери, я сделал все возможное как коммунист, я здесь ни при чем, ведь я ее не воспитывал, так как развелся с первой женой еще в 1951 г.

Репида А.В.: В объяснительной записке есть фраза «что я осуждаю Володарского», но я не слышал ни одно публичное выступление коммуниста Миркинда.

Ответ: Я осудил его на заседании кафедры, но виноват в том, что продолжал с ним связь и после указал домашний адрес.

Репида А.В.: Вы предлагали Володарскому вашу квартиру для интимных встреч, и после этого как вы можете поступать как воспитатель молодежи?

Ответ: Я предоставил ему свою квартиру всего один раз и думаю, что это не может отразиться на воспитании студентов.

Мунтян М. П.: Когда ваши отношения с Володарским стали такими близкими?

Ответ: Отношения односторонние, он привязался ко мне, а у меня не хватило воли характера отказать. Он мог без звонка заходить, он болтун бестактный. Ситуация усугублялась тем, что в последние годы я остался один. Другом он мне не был по причине его характера, [я] ему не мог доверять как другу.

Мошану А.К.: Как вы думаете, почему наше государство не разрешает вывоз документов за границу или ограничивает его?

Ответ: Я считаю, что перетолковать документы можно по-разному.

Репида А.В.: В данном случае мы разбираем персональное дело, которое является большой неприятностью для коллектива исторического факультета. Мы всегда охвачены чувством патриотизма, и на деле вспоминаем слова Н. Островского. Поэтому факт, когда из Советского Союза отдельные граждане уезжают в Израиль, мы оцениваем это как предательство. Когда уехал Володарский, мы думали, что этим завершились неприятные дела, но, оказывается, что нет. Вот доктор исторических наук Миркинд А.М. вместо того, чтобы как коммунист воевать против таких случаев, он не присутствовал тогда на ученом совете, я никогда не слышал, что Миркинд искренне осуждает Володарского, но [мы], наоборот, столкнулись с конкретным фактом, когда он ему советует, опекает, ищет ему квартиру. А способствовать — это значит, что нет никакой бдительности. Это и политическое и моральное отклонение. Он мирился с этим, хотя знал, каким путем тот добивался своего положения в университете. Ваши ответы должны руководствоваться марксистско-ленинской идеологией. После совершения таких поступков встает вопрос: совместимо ли это с пребыванием Миркинда в рядах КПСС? Факты говорят, что он не оправдал звание члена КПСС, и мы должны сегодня рассмотреть этот вопрос.

Шилинцев Н.М.: Очень прискорбный факт, который совершился на нашей кафедре, и совершил его коммунист с 30-летним стажем, что свидетельствует о том, что он мог бы оценивать свои поступки. Я бы не сказал, что при разборе поступка Володарского кафедра имела поддержку у Миркинда А.М. Не осуждал он его ни на кафедре, ни на партийной группе, не присутствовал он и на ученом совете. Миркинд прекрасно понимал, что вывозить такие документы нельзя, ведь он прекрасно был осведомлен об этом. И больно сейчас, когда он оправдывается, что не осознал тогда свой поступок. Я согласен с мнением Репиды А.В., что речь должна идти о дальнейшем пребывании Миркинда в рядах КПСС, ведь ему были сделаны уже серьезные замечания.

Козма В.Н.: Это пятно на наш исторический факультет. И [я] считаю, что этот поступок Миркинда А.М. не достоин высокого звания коммуниста. Он проявил беспринципность, слабохарактерность, нарушил Устав КПСС.

Миркинд А.М.: Никакого отношения к сионистской идеологии я не имел и не имею. Я осудил Володарского на заседании кафедры. Я полностью осознаю свою вину, но прошу брать во внимание, что я проработал 30 лет.

 

ПОСТАНОВИЛИ:

 

1. За грубое нарушение Устава КПСС, выразившееся в потере политической бдительности, пособничестве вывезти за границу важные архивные документы, за аморальное поведение и неискренность, что несовместно с пребыванием в рядах Ленинской партии, Миркинда А.М. из рядов КПСС исключить.

 

2. Считать нецелесообразным дальнейшую работу Миркинда А.М. на историческом факультете, готовящем кадры идеологического фронта.

 

3. Указать зав. кафедрой новой и новейшей истории члену КПСС Шилинцеву Н.М. на недостаточный уровень идейно-воспитательной работы на кафедре.

 

Секретарь партбюро В.Н. Козма

 

 

 

 

Документ IV

 

Протоколы партийных собраний исторического факультета.

Протокол № 10 партийного собрания от 31 октября 1978 г. [34]

 

На учете — 75 коммунистов

зарегистрировано — 67 коммунистов

по уважительной причине отсут. — 7

по неизвестной причине — Куцый Г.

 

ПОВЕСТКА ДНЯ:

1. Прием в члены КПСС.
2. О состоянии и мерах по улучшению эстетического воспитания студентов, (Э.Д. Вербицкий)
3. Персональные дела А.М. Миркинда и Н. Паскал.

Рабочий президиум:

Козма В.Н.

Репида А.В.

Бойко П.А.

 

 

СЛУШАЛИ: 3 вопрос. Персональное дело А.М. Миркинда.

 

Козма В.Н.: В партийное бюро поступила объяснительная записка. Зачитываю — «В феврале 1978 г. я совершил тяжелый проступок (записка прилагается от 30.X.1978)». Тов. коммунисты, есть еще одна объяснительная записка от 20.VI. 1978, которая аналогична, но есть в ней и расхождения. Есть и другие факты, проливающие свет на проступок А.М. Миркинда. Сегодня состоялось заседание партийного бюро. Оно решило Миркинда А.М. исключить [из партии] и поставить вопрос о целесообразности в дальнейшем преподавать на ф-те. Также зав. кафедрой Н.М. Шилинцеву партийное бюро указало на недостаточный уровень воспитательной работы на кафедре.

Шилинцев Н.М.: Документы эти направлены за границу или нет?

Козма В.Н.: Нет, соответствующие компетентные органы предупредили.

Кошуг А.Б.: Партбюро единогласно проголосовало?

Козма В.Н.: Единогласно.

Миркинд А.М.: Наступил тяжелый час в моей жизни. Я не собираюсь пособничать Володарскому, как он написал. Я указал дом, где он мог хранить выписки без согласия на то хозяев. С Володарским никаких планов не обсуждал. Я полностью признаю совершенный проступок. Бесконечно виноват. Проявил, безусловно, беспринципность и должен быть наказан. Только прошу учесть 30 лет работы в университете.

Шилинцев Н.М.: Были ранее партийные взыскания?

Миркинд А.М.: Нет.

Грекул А.В.: Вы помогали Володарскому после того, как его все осудили здесь в университете?

Миркинд А.М.: Да, в этом проявилась моя беспринципность. Я думал, что Володарский там занимался историей Ирана, а не непотребными делами.

Козма В.Н.: А с какой позиции мог бы он осветить историю внешней политики?

Миркинд А.М.: Советское [государство] не несет ответственности за политику царского правительства.

Кощуг А.Б.: Какими чувствами вы руководствовались, когда уступили Володарскому?

Миркинд А.М.: Жалостью. Думал, что лучше пусть займется своими выписками, чем будет писать анонимки.

Козма В.Н.: Володарский — враг, по ту сторону баррикад и Вы ему помогали!

Миркинд А.М.: Да, моя вина, что допустил с ним контакты. Он враг. В этом моя вина.

Тотров В.К.: Когда написана объяснительная записка Володарского?

Козма В.Н.: Она написана 2.III.1978 во время следования в Израиль.

Грекул А.В.: Почему совершили вину раньше, а только в октябре решили объяснить в партийное бюро?

Миркинд А.М.: Было время. Но из таможенных соображений, думал, что разрешат ему выписки вывезти.

Грекул А.В.: Чем руководствовался Володарский?

Миркинд А.М.: Володарский перед отъездом сказал, что он не успокоится, пока я не приеду к нему в Израиль. Я ответил, успокойтесь, я не хочу. Я родился здесь и хочу умереть здесь. У меня здесь родители.

 

Выступили:

Мошану А.К.: После того, как Володарский решил предать Родину, А.М. Миркинд поддерживал с ним связь и пособничал тому, чтобы он смог вывести частицу ценнейшего нашего достояния. Не аргумент, что это документы царского правительства. Любой документ, который попадает в руки наших врагов, они стараются направить против нас. Своим проступком Вы поставили себя вне партии. Я голосовал за решение партбюро и сейчас поддерживаю его.

Шилинцев Н.М.: Меня пригласили на партбюро, чтобы ознакомить с объяснительной запиской Миркинда. Факт прискорбный. Я очень переживаю. А.М. Миркинд коммунист с 30-летним стажем, он дает отчет своим поступкам. Наше партийное бюро поступило справедливо. В наше время буржуазная пропаганда делает все, чтобы оклеветать наше государство. Не секрет, что допуск к архивам ограничен. Лично мне около месяца не разрешали подойти к этим документам. Конечно, вывоз архивов — серьезное преступление перед государством, перед партией. Мы обсуждали фельетон о Володарском на кафедре. Мы высказали порицание Миркинду, что он в свое время не одергивал Володарского. Он осудил Володарского, но после этого поддерживал [с ним] контакт. Решение партбюро строго, но справедливо.

Репида А.В.: А.М. Миркинд в объяснительной записке пишет, что находился с Володарским в приятельских отношениях. Он помогал ему, консультировал его. Он знал об аморальном поведении Володарского. Как он мог проводить научную и воспитательную работу среди студентов? На ученом совете он не осудил Володарского, никто этого не слышал. Дочь А.М. Миркинда, Виктория, уже выехала в Израиль. Коммунист бросается в бой, стоит за Родину, за правду. В поведении А.М. Миркинда мы не видим воинствующего марксизма.

 

ПОСТАНОВИЛИ:

 

1. I. Решение партийного бюро утвердить.

           

 

Верно: секретарь партбюро. Подпись.

 

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

партийного собрания от 31 октября 1978 г.

 

1. За грубое нарушение Устава КПСС, выразившееся в потере политической бдительности, пособничестве вывести за границу важные архивные документы, за аморальное поведение и неискренности, что несовместимо с пребыванием в рядах ленинской партии, Миркинда А.М. из рядов КПСС исключить.
2. Считать нецелесообразным дальнейшую работу Миркинда А.М. на историческом ф-те, готовящий кадры идеологического фронта.
3. Указать зав. кафедрой члену КПСС Шилинцеву на недостаточный уровень идейно-воспитательной работы на кафедре.

 

[Приписка от руки] Верно: секретарь партбюро Подпись

 

 

Документ V

Протоколы заседаний парткома

Кишиневского ордена Трудового Красного Знамени

госуниверситета им. В.И. Ленина.

Протокол № 11 от 16 ноября 1978 г.[35]

 

ПРИСУТСТВОВАЛИ: члены парткома — тт. Цырдя Ф.Н., Ионел Д.В., Мельник Б.Е., Попружная П.И., Сторожук В.П., Потлог В.И., Кравченко Н.С., Бабанова Т.И., Карауш М.И., Исак В.Г., Бойко П.А., Урыту К.И., Лупу И.И., Кощуг А.Б.

 

Приглашены: деканы факультетов, секретари партийных бюро, проректора, зам. деканов по ОПП.

 

ПОВЕСТКА ДНЯ:

[…]

 

7. Персональное дело члена КПСС Миркинда А.М.

                                                           [докл.] тов. Козма В.Н.

 

[…]

 

СЛУШАЛИ: Персональное дело члена КПСС Миркинда Анатолия Морицевича.

инф. т. Козма В.Н. — секретарь партбюро истфака. тов. Миркинд присутствует.

СУТЬ ДЕЛА: В феврале 1978 г. т. Миркинд А.М. совершил тяжкий проступок. По договоренности с бывшим доцентом университета Володарским М.И. предпринял попытку оказать ему содействие в вывозе за рубеж выписок из архива внешней политики России (АВПР), касающихся взаимоотношений царской России с Ираном в середине 19 в. Т. Миркинд совершил и аморальный проступок, он неоднократно предоставлял квартиру т. Володарскому для интимных встреч. Партийное собрание исторического факультета, рассмотрев персональное дело члена КПСС Миркинда А.М., решило исключить единогласно его из рядов КПСС.

Миркинд А.М.: Я совершил серьезный, тяжелый проступок. Я признаю свою вину, но считаю, что этот проступок не может перечеркнуть все 30 лет моей работы в высшей школе. Я человек слабохарактерный. Ключи от своей квартиры я давал Володарскому по его просьбе всего пару раз. Если будет мне предоставлена возможность, я исправлю свою ошибку.

Цырдя Ф.Н.: Ваша дочь где находится?

Миркинд А.М.: Она уехала в Израиль летом 1973 г.. Еще в 1951 г. я разошелся со своей первой женой и дочь я не воспитывал. Она уехала туда под давлением мужа. Я лично возражал против ее отъезда в Израиль.

Потлог В.И.: Переписку с ней ведете?

Миркинд А.М.: Нет.

Исак В.Г.: Как вы сочетаете воспитательную работу на факультете с тем, что вы давали свою квартиру для интимных встреч со студентками-заочницами Володарскому?

Миркинд А.М.: Я давал ключ всего пару раз.

Сторожук В.П.: Мы работаем с Миркиндом на одной кафедре много лет. И всегда была видна тесная дружба Миркинда А.М. с Володарским. Если подвергался критике Володарский, то всегда защитником был Миркинд, и при том на протяжении многих лет. Когда встал вопрос с Володарским, и в газете был написан фельетон, то единогласно все члены кафедры осудили деятельность Володарского. Но было слышно и другое, что кое-кто пытается и обелить деятельность Володарского.

Бойко П.А.: Мы — историки, и сегодня в какой-то мере стыдно даже голову поднять. Я не буду говорить о многом. Речь здесь идет о пособничестве и, несмотря на публикацию тайных документов царской России, эти документы нужны с какой-то тенденциозной целью. Доктор исторических наук, как бы мне он ни доказывал, что ошибся, я не верю, это уже другие убеждения, утрата коммунистических убеждений. За утрату коммунистических убеждений и неискренность исключить т. Миркинда А.М. из рядов КПСС.

Репида А.В.: Мы всегда говорим, что просто историки нам не нужны, а нужны историки-марксисты, ленинцы. В группе, которой руководил т. Миркинд, его студенты слушали мало, ведь студенты имеют хорошую интуицию. Они скоро поняли, что вы фальшивите перед ними, и партийное собрание правильно решило — вы потеряли право быть воспитателем студентов, воспитывать бойцов идеологического фронта.

Никиенко К.И.: Мне кажется, что нужно иметь в виду, что Володарский — ярый антисоветчик. Говорят: скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Володарский хотел компрометировать политику нашего правительства и царской России за границей. Миркинд в этих действиях был пособником бы, поэтому он не может быть преподавателем.

Мельник Б.Е.: Мы должны были сделать серьезные выводы по делу Володарского. И вот сегодня опять тяжелый случай. Т. Миркинд ведь читал лекции, он читал лекции и иностранным студентам, ведь мы ему доверяли полностью. Мы создали ему все условия, чтобы он защитил докторскую, уже собирались представить его к званию профессора. Партия не пострадает, если потеряет такого коммуниста, а мы ведь работали рядом с вами. Я не знаю как вам, но всем здесь очень тяжело. Совсем недавно вы выезжали пропагандировать новую Конституцию. Как вы ее пропагандировали? Товарищи историки, вы плохо вникали в душу этих людей. Сегодня надо дать оценку работе деканата и партбюро.

Цырдя Ф.Н.: Тов. Миркинд, вы говорите, что мы обвиняем вас в неискренности, вы говорите, что не обсуждали с Володарским варианты вывоза выписок за границу. В одной из объяснительных записок вы подтверждаете это. Так ли это? Факты говорят о другом. Варианты вы обсуждали. Вот, вы пишете в июне с.г. в одной из объяснительных записок, о чем сегодня уже забыли: «Обсуждались, — пишете вы, — три варианта: через голландское посольство, через французское, и наконец, просить советские органы». Где же искренность? Или другой факт — дочь в Израиле с 1973 г. — и вы ни слова об этом. Это опять «искренность»? Правильно приняло решение партсобрание — исключить вас из рядов КПСС. В то же время сегодня мы строго должны предупредить партбюро факультета (секретарь Козма В.Н.), деканат (Репида А.Ф.) [обратить внимание] на ослабление идейно-воспитательной работы в коллективе преподавателей.

 

ПОСТАНОВИЛИ:

1. За утрату коммунистических убеждений, потерю политической бдительности, пособничество в вывозе за границу важных архивных документов, за аморальное поведение и неискренность исключить Миркинда Анатолия Морицевича из членов КПСС.
2. Считать нецелесообразным дальнейшую работу Миркинда А.М. в университете. (Голосовали единогласно).

 

<…>

 

Секретарь парткома

госуниверситета                                                      Ф. Цырдя

 

 

 

Документ VI

 

Письмо

руководства исторического факультета

на имя ректора КГУ

17 декабря 1978 г.[36]

 

 

Ректору Кишиневского госуниверситета

имени В.И. Ленина, члену-корреспонденту

АН МССР, профессору Б.Е. Мельнику

 

От руки: Фролову И.Е. В дело Миркинд А.М. подпись

 

Деканат, партбюро, профбюро исторического факультета просят освободить с занимаемой должности и.о. профессора кафедры новой и новейшей истории, доктора исторических наук Миркинда Анатолия Морицевича, который своим поведением, совершенными проступками лишил себя морального права обучать и воспитывать студентов.

Как подтвердилось в ходе обсуждения на партбюро и партийном собрании факультета, Миркинд А.М. активно содействовал в стремлении отправить за границу через недозволенные каналы важные архивные документы из Архива внешней политики России, извлеченные в свое время М.И. Володарским до его выезда в Израиль. Действия Миркинда А.М. можно оценить не иначе, как попытку помощи Володарскому М.И. в использовании документов в целях клеветы на внешнюю политику нашей Родины.

Миркинд А.М. предоставлял свою квартиру Володарскому М.И. для интимных встреч с женщинами легкого поведения, что характеризует и первого и второго как морально разложившихся.

Миркинд А.М. держал в секрете от коллектива факультета, что его дочь от первой жены предала Родину и выехала в Израиль.

Миркинд А.М. безответственно относился к исполнению своих служебных обязанностей, допускал случаи срыва лекций, провалил работу ответственного за НИРС и УИРС на факультете, формально относился как куратор к проведению политико-воспитательной работы в академической группе. На постоянную критику его недостатков Миркинд А.М. не реагировал.

За время работы на факультете, как в учебное, так и во внеучебное время Миркинд А.М. держал себя изолировано от общих интересов коллектива факультета.

Профессорско-преподавательский состав, студенты возмущены позорным поведение Миркинда А.М. и считают его недостойным впредь оставаться в коллективе исторического факультета.

 

 

 

Декан исторического факультета

профессор А.В. Репида

 

Секретарь партбюро

доцент В.Н. Козма

 

Председатель профбюро Е.И. Морару

 

 

 

Указатель имен к разделу Архивные документы[37]

Бабанова Тамара Илинична (1928–?) — кандидат экономических наук, доцент кафедры политэкономии, зам. секретаря партбюро химического факультета, председатель университетского совета по общественно-политической практике студентов (ОПП).

Бардин (Штейн) Марк Борисович (1919–?) — доцент кафедры аналитической химии, декан химического факультета (1964–1978).

Бойко Петр Артемович (род. 1932) — кандидат исторических наук, доцент кафедры истории Молдовы.

Брысякин Сергей Кузьмич (1923–?) — кандидат исторических наук, доцент кафедры истории СССР.

Бырлиба Константин Михайлович (1917–?) — кандидат психологических наук, доцент кафедры философии КГУ.

Вербицкий Эмиль Давидович (1921–?) — кандидат исторических наук, доцент кафедры истории СССР.

Володарский Михаил Израилевич — кандидат исторических наук, доцент кафедры новой и новейшей истории Кишиневского государственного университета им. В.И. Ленина (КГУ); уволен из КГУ в 1977 г. В 1978-м эмигрировал в Израиль.

Грекул Андрей Васильевич (1919–1983) — доктор исторических наук, профессор кафедры истории КПСС.

Грозав Н.Ф. — сотрудник КГУ.

Дедю Иван Ильич (род. 1934) — доктор биологических наук, доцент кафедры зоологии биолого-почвенного факультета. Впоследствии — профессор, министр экологии Молдовы, депутат парламента.

Добровольский Константин А. — кандидат филологических наук, доцент, декан филологического факультета.

Драхенберг Константин Михайлович (род.1927) — кандидат исторических наук, доцент кафедры новой и новейшей истории.

Дудник А.Е. — зав. отделом преподавания общественных наук МНО МССР.

Жосан Татьяна Иосифовна (род. 1947) — кандидат исторических наук, доцент кафедры истории СССР.

Змеу Л.Ф. — ученый секретарь ученого совета КГУ.

Ионел Дмитрий Васильевич (1938–?) — зам. секретаря парткома КГУ, преподаватель кафедры научного коммунизма.

Исак Виктор Георгиевич (1943–1995) — кандидат химических наук, доцент. Впоследствии доктор наук, профессор, декан химфака КГУ.

Караджа Филипп Карпович (1932–2008) — старший преподаватель кафедры новой и новейшей истории. Впоследствии — кандидат исторических наук, доцент.

Карауш М.И. — сотрудник КГУ.

Клобуцкий Валентин Станиславович (1934–?) — кандидат исторических наук, доцент, зав. кафедрой истории журналистики КГУ.

Коваленко Петр Андреевич (1939–?) — старший преподаватель кафедры электроники КГУ.

Кожокарь Николай Трофимович (1935–?) — кандидат философских наук, доцент кафедры философии КГУ.

Козма Валерий Николаевич (1938–2012) — кандидат исторических наук, доцент кафедры истории СССР, автор «Истории Госуниверситета Молдовы (КГУ): 1946–1996 гг.», секретарь партбюро истфака.

Королев Николай Васильевич (1914–?) — кандидат исторических наук, доцент кафедры новой и новейшей истории.

Кощуг А.Б. — студент исторического факультета, член КПСС.

 

Кравченко Николай Сергеевич (1933–?) — начальник военной кафедры КГУ, полковник.

 

Крупейников Дмитрий Андреевич (1923–?) — старший преподаватель, начальник тактического цикла военной кафедры КГУ, полковник.

Лисецкий Анатолий Михайлович (1930–1993) — доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой истории СССР КГУ.

Лупу Илья Иванович (род. 1938) — кандидат педагогических наук, доцент кафедры высшей математики, председатель месткома КГУ.

Мадан Иван Константинович (1935–?) — доцент, заведующий кафедрой библиографии филологического факультета КГУ.

Мельник Борис Ефимович (1928–2012) — доктор биологических наук, профессор, академик АН МССР, ректор КГУ (1974–1992).

Миркинд Анатолий Морицевич (1921–1983) — доктор исторических наук, и.о. профессора кафедры новой и новейшей истории.

Морару Елена Ивановна — кандидат исторических наук, доцент. Впоследствии — проректор Молдавского государственного университета.

Мошану Александр Константинович (1932–2017) — 1978 г. кандидат исторических наук, доцент кафедры новой и новейшей истории. Впоследствии — доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой новой и новейшей истории. В период 1990–1993 гг. — спикер Парламента независимой Молдовы, один из лидеров унионистского движения в Республике Молдова.

Мунтян Михаил Павлович (1922–1983) — доктор исторических наук, профессор, зав. кафедрой истории Молдавии.

Hечаев Семен Ефремович (1904–?) — кандидат исторических наук, доцент кафедры истории КПСС.

Никиенко Константин Иванович (1925–?) — кандидат исторических наук, доцент кафедры уголовного процесса и криминалистики, секретарь партбюро юридического факультета КГУ.

Никулицэ Иван Тимофеевич (род. 1939) — кандидат исторических наук, доцент кафедры истории древнего мира и средних веков. Впоследствии — д.и.н., профессор, зав кафедрой археологии и истории древнего мира, декан исторического факультета.

Оганян Людмила Николаевна (1913–?) — доктор исторических наук, профессор кафедры истории Молдавии.

Панфилов Степан Александрович (1933–?) — кандидат исторических наук, доцент кафедры истории СССР, проректор КГУ по учебной работе.

Паскал Н. — студентка исторического факультета, член КПСС.

Пискарев Михаил Федорович (1914–?) — кандидат исторических наук, старший преподаватель кафедры истории КПСС.

Подградская Елена Мартыновна (1928–?)– доктор исторических наук, профессор кафедры древнего мира и средних веков.

Попружная (Губская) Полина Ивановна (1918–?) — кандидат педагогических наук, доцент кафедры педагогики и психологии КГУ (зав. кафедрой в период 1967–1977).

Потлог Владимир Иванович (род. 1927) — кандидат исторических наук, доцент кафедры истории древнего мира и средних веков.

Репида Афанасий Васильевич (1920–1991) — доктор исторических наук, профессор, декан истфака КГУ (1960–1970, 1977–1983 гг.).

Романова Зинаида Георгиевна — доцент, кандидат исторических наук, преподаватель кафедры истории КПСС.

Рошка Сергей Дмитриевич (род. 1937) — доцент кафедры философии КГУ. Впоследствии — доктор философских наук, профессор.

Руссу И.Н. — сотрудник кафедры истории СССР.

Cидоров Василий Андреевич (1914–?) — кандидат экономических наук, доцент, зав. кафедрой политэкономии КГУ.

Стахи Александр М. (1935–?) — кандидат физико-математических наук, доцент, декан факультета математики и кибернетики.

Сторожук Владимир Прокофьевич (1912–?) –кандидат исторических наук, доцент кафедры новой и новейшей истории КГУ.

Сычев Алексей Яковлевич (1923–?) — доктор химических наук, профессор, зав. кафедрой физической химии, проректор КГУ по научной работе, зам. председателя ученого совета КГУ

Тотров Виссарион Константинович (1915–?) — кандидат исторических наук, доцент кафедры древнего мира и средних веков КГУ.

Урыту К.И. — сотрудник КГУ.

Федько Зинаида Алексеевна (1923–2012) — кандидат исторических наук, доцент кафедры истории СССР.

Фролов И.Е. — начальник отдела кадров КГУ, генерал-майор.

Фролова Нина Сергеевна (1924–?) — преподаватель кафедры истории КПСС.

Цырдя Федор Николаевич (1937–?) — кандидат философских наук, доцент, декан факультета по обучению иностранных студентов КГУ (до 1977), секретарь парткома КГУ.

Чеботару Иван Семенович (1930–?) — кандидат физико-математических наук, преподаватель кафедры прикладной математики, первый директор вычислительного центра КГУ.

Шилинцев Николай Михайлович (1914–?) — кандидат исторических наук, доцент, зав. кафедрой новой и новейшей истории.

Энгельгардт Рудольф Юльевич (1917–?) — доктор исторических наук, профессор, зав. кафедрой истории древнего мира и средних веков истфака КГУ.

 

Источники и материалы

АГУМ 1 —Личное дело Миркинда Анатолия Морицевича. АГУМ. Ф. 1. Оп. 8. Ед. хр. 814.

АГУМ 2 —Протокол № 10 заседания ученого совета исторического факультета от 24 мая 1977 г. АГУМ. Ф. 1. Оп. 1. Ед. хр. 1695.

АГУМ 3 — Протокол № 11 заседания ученого совета Кишиневского ордена Трудового Красного Знамени госуниверситета им. В.И. Ленина от 29 июня 1977 г. АГУМ. Ф. 1. Оп. 1. Ед. хр. 1777.

АМГУ — Личное дело Миркинда Анатолия Морицевича. АМГУ. Ф. 9. Оп. 5Л. Ед. хр. 330.

АОПО РМ 1 —Протоколы партийных собраний исторического факультета. Протокол № 6 закрытого партийного собрания исторического факультета от 19 сентября 1977 г. АОПО РМ. Ф. 276. Оп. 127. Ед. хр. 339.

АОПО РМ 2 — Протоколы партийных собраний исторического факультета. Протокол № 10 партийного собрания от 31 октября 1978 г. АОПО РМ. Ф. 276. Оп. 127. Ед. хр. 373.

АОПО РМ 3 — Протоколы заседаний парткома Кишиневского ордена Трудового Красного Знамени госуниверситета им. В.И. Ленина. Протокол № 11 от 16 ноября 1978 г. АОПО РМ. Ф. 276. Оп. 127. Ед. хр. 353.

АОПО РМ 4 — Протоколы заседаний партбюро исторического факультета. Протокол № 15 от 31 октября 1978 г. АОПО РМ. Ф. 276. Оп. 127. Ед. хр.374.

ГА РФ — Советская военная администрация в Германии (СВАГ). Транспортное управление. ГА РФ. Ф. Р-7317. Оп. 39. Д. 15.

 

Библиографический список

Кремер б.д. — Кремер И.С. Мы строим московскую линию Мажино. Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова. Б.д. URL: www.msu.ru/projects/k-70-letiyu-velikoy-pobedy/kremer-i-s-my-stroim-moskovskuyu-liniyu-mazhino-.php.

Список тем 1958 — Список тем диссертаций, защищенных на соискание ученой степени кандидата исторических наук в 1955–1957 годах // Вопросы истории. 1958, апрель. № 4.

Cozma 1996 — Cozma V. Istoria Universitatii de stat din Moldova (1946–1996). Chisinau, 1996.

References

Cozma V. Istoria Universitatii de stat din Moldova (1946-1996). Chisinau, 1996.

Kremer I.S. My stroim moskovskuiu liniiu Mazhino. Moskovskii gosudarstvennyi universitet imeni M.V. Lomonosova. B.d. URL: www.msu.ru/projects/k-70-letiyu-velikoy-pobedy/kremer-i-s-my-stroim-moskovskuyu-liniyu-mazhino-.php.

Spisok tem dissertatsii, zashchishchennykh na soiskanie uchenoi stepeni kandidata istoricheskikh nauk v 1955–1957 godakh. Voprosy istorii, 1958, aprel', no. 4.

 

[1] Данная публикация документов и воспоминаний является совместным проектом журнала «Историческая экспертиза» (руководитель — доктор исторических наук Сергей Ефроимович Эрлих), Института устной истории Молдовы (руководитель — Алексей Сергеевич Тулбуре) и Библиотеки цивилизаций им. Марка Блока (руководитель — доктор истории Марк Евгеньевич Ткачук).

[2] Марк Ткачук, Алексей Тулбуре, Сергей Эрлих.

[3] ПМР — Приднестровская Молдавская Республика — самопровозглашенное непризнанное государство, отделившееся от Республики Молдова в 1992 в результате вооруженного конфликта.

[4] Унионизм — политико-идеологическое движение, выступающее за объединение Республики Молдова с Румынией.

[5] Зеленчук Валентин Степанович (1928–2003) — доктор исторических наук, профессор, член-корреспондент Академии наук МССР, автор многочисленных трудов в области этнографии.

[6] Лившиц Матус Яковлевич (1920–2008) — искусствовед, специалист в области современного академического и декоративно-прикладного искусства Молдавии, доктор искусствоведения, ведущий научный сотрудник Института этнографии и искусствоведения Академии наук Молдавии, заслуженный деятель искусств Молдавии.

[7] Молдован Соломон Израилевич (Семен Ильич) (1918–2006) журналист, сценарист и переводчик.

[8] Район Кишинева.

[9] Южное название баклажан.

[10] Рум. gogoșari — разновидность сладкого перца.

[11] ОВИР (Отдел виз и регистрации) — подразделения МВД СССР и союзных республик, существовавшие в СССР и ведавшие как регистрацией иностранцев, прибывших в СССР, так и оформлением выездных документов для советских граждан, эмигрировавших из СССР.

[12] Имеется в виду Советская военная администрация в Германии (СВАГ), где служил Миркинд в 1945–1946. СВАГ — орган военной администрации, созданный 6 июня 1945 и заменивший органы государственного управления в советской зоне оккупации Германии. СВАГ была отделена от оперативного командования войск на этой территории и напрямую подчинялась Совету народных комиссаров. Администрация осуществляла непосредственное управление советской зоной оккупации Германии с 1945 вплоть до образования Германской Демократической Республики в 1949.

[13] Марку Ткачуку и Сергею Эрлиху. Я, Алексей Тулбуре, тогда был в армии.

[14] См. отрывки из интервью Бойко. URL: www.youtube.com/watch?v=zW0b3yOQ5i0.

[15] Выражаем признательность кандидату философских наук Константину Юрьевичу Мореву (Государственный институт русского языка им. А.С. Пушкина), который нашел в архиве МГУ и скопировал это дело.

[16] Возможно, что кто-то из наиболее усердных участников того обсуждения заметал следы при переходе к новой «общественно-экономической формации».

[17] В личном деле Миркинда указывается, что он стал кандидатом в члены КПСС в июне 1951, а в сентябре 1952 — членом КПСС (АГУМ 1: С. 44, 54).

[18] (АГУМ 1: С. 44). Понятно, что БССР (Беларусской Советской Социалистической Республики) в годы рождения родителей Миркинда не существовало. Слоним в 1900 — это город в Гродненской губернии, а Сураж в 1896 — город в Витебской губернии Российской империи.

[19] МГУ эвакуировали в Свердловск в сентябре 1941. Из эвакуации университет вернулся в Москву летом 1943 (АГУМ 1: С. 54).

[20] (АГУМ 1: С. 45). В своем интервью дочь Миркинда — Виктория называет мать Мальвиной Юрьевной. Другой интересный факт, упомянутый А. Миркиндом в анкете, в графе «Судимости, в т.ч. родственников…» — отец жены, работавший бухгалтером, в 1947 был осужден за нарушение финансовой дисциплины, но был оправдан Мурманским областным судом в 1948, а судимость снята. Никаких деталей этого дела мы не знаем. Отца Малки звали Юда Маркович, мать — Геня Марковна.

[21] (АГУМ 1: С. 54).

[22] См. прим 12.

[23] Выражаем признательность за указание этих документов кандидату исторических наук Владимиру Александровичу Козлову, в 1992–2013 заместителю директора и руководитель Центра изучения и публикации документов Государственного архива Российской Федерации.

[24] Леонов Иван Григорьевич (1900–1972) — первый ректор Кишиневского государственного университета. Выпускник учительского семинара (1916–1919), участник Гражданской войны. Член партии с 1920 г., работал на руководящих должностях в системе образования. В период 1930–1932 — аспирант в госуниверситете Ростова-на-Дону, позже директор Педагогического института. В период 1933–1942 работает на руководящих должностях в органах партии и в системе образования. В период 1943–1946 — заместитель директора Высшей дипломатической школы (Москва).

[25] В личном деле Миркинда есть копия документа, удостоверяющего его оценки, полученные на экзаменах по кандидатскому минимуму, сданных в 1948–1949.: 1. Тема по специальности: «Маркс и Энгельс о германской социал-демократии 1869–75 гг.» — «Отлично»; 2. Тема: «Вопрос об Эльзасе во французской литературе» — «Хорошо»; 3. Тема: «Публицистика Генриха фон Трейчке в 60–70 гг. XIX века» — «Отлично»; 4. Тема: «Формирование пан-германской идеологии в XIX веке» — «Отлично»; 5. «Исторический и диалектический материализм» — «Отлично»; 6. Французский язык — «Отлично»; 7. Немецкий язык — «Отлично». Среди принимавших экзамены по специальности: Аркадий Самсонович Ерусалимский —специалист по истории внешней политики Германии, доктор исторических наук, член-корреспондент Академии наук ГДР; Исаак Семенович Звавич — специалист по истории Великобритании (с 1949 преследовался как космополит); Лев Израилевич Зубок — американист, выпускник Пенсильванского университета, доктор исторических наук, профессор (с 1949 преследовался как космополит).

[26] Центрального Комитета, Городского комитета и Районного комитета Коммунистической партии Молдавии.

[27] Чепурнов Виктор Сергеевич (1905–1979) — в 1951–1963 — ректор Кишиневского университета. Выпускник биологического отделения физико-математического факультета Томского государственного университета (1929). С 1929 — ассистент кафедры сравнительной анатомии, в 1931–1935 — заведующий кафедрой ихтиологии и гидробиологии ТГУ. С 1935 — доцент кафедры зоологии Куйбышевского педагогического института. Был деканом факультета естествознания этого института. С 1937 — заведующий кафедрой зоологии и директор Куйбышевского сельскохозяйственного института. С 1939 — заведующий Куйбышевским областным отделом народного образования. В 1945–1948 — ректор Карело-Финского (ныне Петрозаводский) университета, одновременно — заведующий кафедрой зоологии позвоночных. В 1967–1979 — профессор кафедры гидробиологии Одесского университета. Занимался исследованиями в области ихтиологии, гидробиологии, охраны природы. Автор 50 научных работ. Кандидат биологических наук (1946). Доктор биологических наук (1966).

[28] Ученая степень доктора исторических наук присуждается ему решением ВАК при Совете министров СССР 23 января 1976. Диплом доктора наук ИТ № 000007.

[29] Это мы узнаем из материалов заседания партийного бюро исторического факультета от 31 октября 1978.

[30] Явные опечатки в тексте документов исправлены без оговорок.

[31] (АГУМ 2: С. 53–90).

[32] (АГУМ 3: С. 102–112).

[33] (АОПО РМ 4: С. 76–81).

[34] (АОПО РМ 2: С. 107–115).

[35] (АОПО РМ 3: С. 58–61).

[36] (АГУМ 1: С. 80).

[37] Указаны звания и должности, занимаемые в 1977–1978 гг.