I
О необходимости фиксирования устных воспоминаний людей, живущих рядом с нами, – родственников, соседей, знакомых, односельчан, сослуживцев и т.д., – я не устаю повторять. И буду это делать и впредь. Помимо того, что это интересное и увлекательное занятие, устные воспоминания – это прекрасная возможность восстановить (до известных пределов) неповторимую историческую ткань, реконструировать прошлое своей семьи, местной общины, села, города, события, процесса и т.п. Часто (в условиях отсутствия других источников или доступа к ним) устные свидетельства очевидцев – единственная возможность воссоздать историческое событие или биографию человека.
Сегодня у меня нет большего сожаления, чем то, что в детстве и юности я был не очень внимателен, не расспрашивал и не записывал то, о чем мне рассказывал дед Алексей (я назван в его честь) о войне. Сегодня, имея диплом историка, профессионально занимаясь устной историей и вопросами памяти, я знаю до запятой, какие вопросы задал бы деду и как бы мне его ответы помогли воссоздать его «историю». Но деда давно нет, спрашивать некого, а я мучительно вспоминаю, воссоздаю по крупицам его рассказы, расспрашиваю отца, других родственников старших поколений о том, что помнят, знают, слышали о том периоде жизни деда и его семьи.
Это эссе написано на основе того, что я помню из рассказов деда, а также воспоминаний его сына Сергея (моего отца), сестры деда Видении, его племянницы Александры (дочь Герасима) и других знавших и помнящих деда людей. Однако в этой работе есть и документальная составляющая – «Личное дело» Тулбуре Алексея Григорьевича, которое я обнаружил в Национальном Архиве Республики Молдова (НАРМ). Это дело было заведено на него по факту побега из места спецпоселения, куда его определили после расконвоирования из лагеря для военнопленных. Другие «Личные дела» на Тулбуре Алексея были заведены в лагерях, в которых он сидел в период 1944-1953 гг. Однако доступа к ним пока нет. После изучения этих «личных дел» в данную работу будут внесены уточнения, исправления и дополнения. Тем не менее, можно с уверенностью утверждать, что и на этом этапе данная работа является достоверной историей одного из периодов жизни моего деда, Тулбуре Алексея Григорьевича.
II
У меня с дедом Алексеем были совершенно особые отношения. Отношения безусловной взаимной любви. Я не помню, чтобы он хоть раз повысил на меня голос. Даже в моменты самого сильного гнева, – были ситуации, когда его выводили из равновесия бабушка Феодосия (Тодосыя), которая ревновала его, либо какие-нибудь другие люди или обстоятельства, – дед Алексей ограничивался одной негромкой «крушка медна». Его все любили за характер, трудолюбие, терпение, мудрость и врожденную интеллигентность. К тому же он был высок, строен, статен и красив лицом.
Мы всегда с дедом что-то вместе делали. Ничего такого особенного – все, что положено делать в крестьянском хозяйстве. Обрабатывали землю, ухаживали за домашней скотиной. Раз или два раза за сезон (весна-осень), когда овцы находились в общем сельском стаде, мы с дедом ходили к пастухам на большую овчарню, находящуюся за селом, забирать полагающуюся нам брынзу (количество брынзы рассчитывалось от количества твоих овец в общем стаде). Cобирали грибы в лесу или заготавливали древесину. В лесу (на полянах) мы также косили, а потом собирали сено – дед дружил с лесником и имел право заготавливать в лесу сено для своего хозяйства, за что половину заготовленного сена отдавал леснику. Ходили с дедом в церковь, но не на богослужения, а считать свечки и разрывать бумажные банковские упаковки монет, похожие на сосиски, которые я видел только в тот период своей жизни. Дед, полагаю, был церковным старостой и обязан был выполнять какие-то административные функции[1].
Дома читали с дедом его знаменитый календарь предсказаний, изданный еще в досоветское время, пытаясь правильно интерпретировать цифры, даты, слова, «вычислить» далекое, кажущееся недостижимым будущее.
От всего этого я получал огромное удовольствие. Я нежился в потоках дедовой любви. Сегодня с определенной временной дистанции, мне кажется, я понимаю природу этого отношения к себе со стороны деда. Вероятно, дед отдавал мне не только свою, но и нерастраченную отцовскую любовь, умножая мое счастье на два, на бесконечность. Нерастраченную любовь к сыну (к моему отцу), который до 11 лет рос без отца. Без отца, который не мог быть рядом.
III
Дед Алексей родился в 1915 году, в пос. Ниспорены, Ниспоренской волости, Кишиневского уезда Бессарабской губернии Российской империи в семье Григория и Ирины Тулбуре (в девичестве – Попа). До него родились Василий, Герасим и Ион (Ваня – так его все звали), после – Петря, Костя, Вера, Видения и Мария[2].
После 6 мальчиков на свет появилась девочка – Вера. Это стало большой радостью для родителей. Семейное предание гласит, что на крестинах играл знаменитый тогда оркестр из села Шишкань (fanfara din Siscani), а маленькая Вера получила 40 пар крестных родителей (nănași). Экономическое положение семьи, – Григорий закупал оптом и продавал в розницу мясо, – позволяло такое количество крестных.
Родной брат Григория Профирий (Прощире) Тулбуре[3] около 4 лет был заместителем, а с 1936 года – мэром (primar) пос. Ниспорены от Национал-Либеральной Партии[4]. Поскольку братья жили в мире и согласии, политическая деятельность Профирия и должность мэра, полагаю, только способствовали развитию мясного бизнеса Григория.
У меня нет точных данных о том, чем занимался Алексей до войны. Однако есть серьезные основания полагать, что он посещал и закончил начальную школу (обязательное 4-х летнее обучение – ”patru clase la români”), где его научили читать, писать и считать[5]. В остальное время, очевидно, помогал отцу в его мясном деле. Григорий (Grigore) был доволен сыном и стремился удержать его рядом с собой как можно дольше. В 1936 году Алексей достигает призывного возраста (21 год), но не уходит в армию, всеми правдами и неправдами избегая (думаю, отец был автором идеи) призыва.
В какой-то момент «уклонительству» Алексея власти положили конец, и его ждал трибунал. Помог избежать наказания дядя Профирий, использовавший свои политические связи в Национал-либеральной партии. Полагаю, мы вправе считать, что это произошло до установления диктатуры короля Карола II в 1938 г., и политические связи Профирия еще «работали». Итак, Алексея не судят и призывают в армию.
Из его рассказов следовало, что, будучи в армии, он участвовал во встрече высшего руководства Польши после его эвакуации на территорию Румынии в сентябре 1939 г.[6] Это дает нам временной репер – в сентябре 1939 года Алексей еще находился на срочной службе в румынской армии.
Известно, что встречей, а фактически интернированием польских беженцев в 1939 году, включая высшее руководство Польши, занималась румынская жандармерия. Это с большой вероятностью указывает на то, что Алексей служил в жандармерии.
У нас пока нет точных сведений о том, когда он демобилизовался из румынской армии (срок службы – 2 года), где находился и что делал в период с 28 июня 1940 г. по 22 июня 1941 года (т.е. в период между вхождением Бессарабии в СССР и новым приходом румынских войск), что делали и где находились его родители и братья, за исключением Василия, старшего брата Алексея, который в 1941 году был мобилизован в Красную армию, в которой провоевал до конца войны[7].
В 1941 году (вероятно, осенью) Алексей женится на Феодосии Быткэ, а 28 июля 1942 года на свет появляется мой отец, Сергей Тулбуре. Все это время Алексей находится дома, в Ниспоренах. Румынское правительство Антонеску не очень доверяло лояльности бессарабцев и на первых этапах войны не мобилизовывало их в действующие на восточном фронте войска.
Алексея и трех его братьев, Герасима, Ивана и Петра, румынское правительство мобилизовало и отправило на фронт в части полевой жандармерии[8] в феврале-марте 1944 года[9]. Практически сразу же в окрестностях города Одесса все, кроме Петра, попадают в плен[10]. Думаю, это произошло в ходе или сразу после Одесской наступательной операции советских войск (26 марта – 14 апреля 1944 г.). Во время пленения Алексей получил огнестрельное ранение, пуля попала в рот и вышла через шею с левой стороны.
После захвата со стороны нескольких советских офицеров была предпринята попытка расстрелять пленных жандармов на месте. Однако быстро выяснилось, что взятые в плен жандармы – это недавно мобилизованные бессарабцы, которые не имеют отношения к военным преступлениям (массовое уничтожение евреев), совершенным румынской жандармерией на оккупированных и находящихся под румынским контролем территориях. Бессарабцам сохранили жизнь, и их ждала отправка в лагеря для военнопленных.
Были ли альтернативы?
Румынские военнопленные, не замешанные в совершении военных преступлений, после начала формирования в 1943 году 1-ой румынской добровольческой пехотной дивизии имени Тудора Владимиреску[11] получили возможность покинуть лагеря для военнопленных и стать военнослужащими РККА, воевать на стороне СССР в составе этой дивизии. Эту возможность получили далеко не все румынские военные, находившиеся в советском плену. С начала боевых действий на территории СССР до марта 44-го советские войска взяли в плен 50 696 румынских военнослужащих[12], а в дивизию «Тудор Владимиреску» попали всего около 9000 человек. Надо иметь в виду и то, что не все взятые в плен выживали, смертность была очень велика, а учет велся только тех, кто доставлялся в лагеря живыми.
Формирование дивизии, включая обучение личного состава, завершилось в конце марта 1944 г., и у взятых в плен в 1944 г. румынских военнослужащих, не прошедших соответствующей, в т.ч. идеологической подготовки, попасть не в лагерь, а в дивизию «Тудор Владимиреску» шансов не было. Еще несколько месяцев оставалось до переворота 23 августа, в результате которого Румыния и ее вооруженные силы перешли на сторонy Антигитлеровской коалиции[13]. Тут, однако, необходимо отметить, что и после переворота, до конца августа 1944 г. советскими войсками в плен было взято около 97 000 румынских военных[14].
Итак, наши бессарабцы, взятые в плен в апреле 1944 года под Одессой, были отправлены в лагерь для военнопленных. Все три брата, – Герасим, Иван и Алексей, – добрались до лагеря живыми.
IV
Место, куда были доставлены братья Тулбуре, называлось Специальный проверочно-фильтрационный лагерь 0302 НКВД СССР[15]. Находился он в г. Кизел, Молотовской области РСФСР[16].
Лагерь был создан в июне 1943 г. С июня 1943 года по июль 1944 года подчинялся Управлению по делам военнопленных и интернированных НКВД СССР. 19 июля 1944 года был передан в ведение ГУЛАГа. В апреле 1944 в лагере находилось 8970, а к 1 января 1945-го – 14302 заключенных, которые делились на три категории:
Среди заключенных имелось большое количество офицеров Красной Армии, коммунистов, комсомольцев, орденоносцев, инвалидов войны. После прохождения проверки большая часть из них передавалась в основном в «постоянный кадр управления угольной промышленности». Остальная часть направлялась для комплектования воинских подразделений по охране других лагерей, воинских частей, для отправки на фронт (офицеры) и для комплектования штата самого управления лагеря № 0302 и его охраны. Таким образом, люди, временно оказавшиеся в лагере, не считались преступниками и в большинстве своем, благополучно проходя проверку, его покидали[17].
Производственная деятельность заключенных: добыча каменного угля в Кизеловском угольном бассейне, полевые работы, строительные горные работы и заготовка леса[18].
О состоянии дел в лагере и условиях содержания спецконтингента[19] в 1944 году мы узнаем из Докладной записки исполняющего обязанности начальника лагеря Аксеньева на имя второго секретаря Молотовского обкома ВКП(б) Хмелевского К.М. «О работе спецконтингента Кизеловского бассейна …» (датирована 15 января 1945 г.)[20] и из Докладной записки специальной бригады Молотовского обкома ВКП(б) и областной прокуратуры на имя первого секретаря обкома ВКП(б) Н.И. Гусарова о результатах проверки состояния спецлагеря № 0302 НКВД СССР, расположенного в Кизеловском угольном бассейне Молотовской области[21].
В своей работе «Жизнь заключенных ГУЛАГа в годы второй мировой войны (на примере спецконтингента лагеря №0302)»[22] Андрей Бушмаков, доцент кафедры культурологии Пермского государственного института искусства и культуры проводит анализ докладной на имя Н.И. Гусарова. Ниже я привожу большой отрывок из этой работы.
«Согласно типовому договору между спецлагерем №0302 и комбинатом “Молотовуголь”, последний обязан был предоставить для каждого лагерного отделения жилые помещения, оборудованные нарами вагонного типа, с жилой площадью по 2,2 метра на 1 человека, бани с пропускной способностью 50–75 человек в час, дезкамеры с такой же пропускной способностью, прачечные, сушилки, столовые, кухню, оборудованную необходимым инвентарем, кубовую, санчасть или лазарет, умывальники, водопровод и транспортные средства. Комбинат был обязан обеспечить спецконтингент постельными принадлежностями – матрацами, подушками, одеялами, простынями, наволочками, спецодеждой по нормам ВЦСПС и необходимым количеством топлива.
Реальные условия существования обитателей лагеря были далеки от нормальных: “Помещения ветхие, разваливаются, непригодны для жилья. В помещениях холодно, т. к. во многих окнах нет тепловых рам, печи развалены и требуют немедленного ремонта. Кроме того, запаса топлива в л/отделении нет совсем. В выходные дни топливо … также не привозится. Прачечная, сушилки и дезкамера в л/о отсутствуют. Имеющаяся в зоне баня не отвечает необходимым требованиям. В результате отсутствия необходимого количества воды, мыла, белья и постельных принадлежностей среди с/к имеется большая заболеваемость. … В бараках установлены сплошные 2-этажные нары, на которых спит с/к по очереди, т.к. на нижних нарах из-за холода спать нет возможности”.
Эффективное использование спецконтингента было затруднено неудовлетворительным обеспечением спецодеждой: “На 1/1[23] лагерю недостает 3047 комплектов спецодежды и гораздо большее количество резиновых чуней. Выдаваемая комбинатом «Молотовуголь» и трестами спецодежда сроков носки не выдерживает, в результате с/к ходит без последней, к тому же имеются случаи, когда с/к из-за отсутствия спецодежды не выводится на работу или выходит на работу без спецодежды. Имеет большое количество травматических повреждений.
Некоторые лица из с/к по 7–9 месяцев не получали спецодежды, в результате чего она превратилась в лохмотья. Так с/к Осадчий, работающий кузнецом на рудоремонтном заводе, с апреля месяца 1944 г. не получал спецодежды.
В лаготделении №5 на шахте Рудничной с/к были выданы чулки без носок и портянок, в результате чего имелись массовые простудные заболевания. На шахте им. Урицкого 600 человек из с/к, работающие на подземных работах, не имеют спецодежды”.
Недостаток спецодежды усугублялся тем, что отпущенный на ее изготовление брезент разворовывался, а также тем, что с/к был вынужден продавать свои шинели или обменивать их на еду. Проверка выявила, что только на шахтах Гремячего в течение декабря месяца продано 100 шинелей. Причем шинели покупали не только вольнонаемные рабочие и работники л/отделения, но и руководители шахт.
У значительной части обитателей не было нательного белья. Очень плохо обстояло с питанием. Из-за отсутствия в лагере крупы и овощей, при замене их мукой, супы, приготовляемые для питания с/к, представляли из себя “…безвкусную мучную болтушку. Там, где крупа заменяется горохом, суп жидкий, почти одна вода”. Только в одном л/отделении после обеда давался чай – в других отсутствовал не только чай, но и вода для питья.
Внимание проверяющих привлекло неудовлетворительное “трудовое использование с/к”:
“Зачастую выведенный на работу с/к работает не полностью, часть его укрывается по укромным уголкам в шахте, спит или просиживает смену. Незначительная часть с/к преждевременно оставляет работу, а потому лишается смены. Учет выхождаемости [так в тексте – А.Т.] с/к на некоторых шахтах поставлен неточно, а потому периодически не отражаются рабочие с/к, работающие на поверхностных работах. Значительный процент неработающих составляет заболевший с/к (в среднем от 7 до 9% к трудовому фонду)…
Начальник конвойной службы л/отделения №13 Половко свои обязанности ограничил только сопровождением рабочих до места работы и обратно в зону. В результате конвоиры расставляют рабочих на места работы не в интересах производства, а исключительно в интересах облегчения своей службы, и нередко нач. шахт вынуждены заниматься подачками конвою, чтобы последний расставил рабочих для более производительной работы. Кроме того, имеют место случаи отлучки рабочих с места работы в присутствии конвоя. Так, например, 27.XII. в 1-ю смену на шахте №66 отлучился с места работы рабочий Вулаев и возвратился к месту работы в совершенно пьяном виде и не был способен самостоятельно дойти до зоны”.
Таким образом, в работе на шахтах был слабо заинтересован не только подневольный спецконтингент, но и лагерное начальство. Это приводило к падению производительности труда: если в октябре месяце она составляла 1,65 тонны в сутки на одного рабочего, то в ноябре она падает – 1,42 тонны, а в декабре до 1,38 тонны.
Картину жизни спецконтингента дополняют выявленные комиссией массовое рукоприкладство и издевательства над людьми со стороны охраны на всех уровнях, воровство, обвешивание и обмеривание, а также другие вопиющие случаи – вплоть до имитации расстрела “провинившегося”».
… Конечно, обком и прокуратуру лагерь заинтересовал именно из-за снижения производительности труда работавшего на шахтах спецконтингента. Следует отметить, что ранее на заседании бюро Молотовского обкома ВКП(б) 16 мая 1944 года уже обсуждался вопрос о неудовлетворительной работе руководителей спецлагеря № 0302, допустивших “высокую заболеваемость спецконтингента, массовое освобождение людей от работы по истощению” и, как следствие этого, “резкое понижение производительности труда”. Бюро обкома тогда приняло специальное постановление об улучшении трудового использования и условий жизни спецконтингента, содержавшее детальный перечень мер, которые руководство лагеря должно было предпринять в первой половине 1944 года.[24] Цитированные выше материалы повторной проверки показывают, что в лагере мало что изменилось».
Благодаря вышеупомянутым докладным запискам и другим опубликованным материалам мы многое знаем о спецлагере № 0302 НКВД СССР, другим лагерям «повезло» меньше.
Алексея Тулбуре, его братьев и сослуживцев, очевидно, отнесли к третьей категории спецконтингента. Сам факт попадания в этот лагерь, который в июле 1944 г. переходит из ведомства Главного управления по делам военнопленных и интернированных (ГУПВИ НКВД СССР) в ведение ГУЛАГа, говорит о том, что Алексея и других из с/к не считали военнопленными. Это подтверждается и тем, что в личном деле Алексея в графе национальность написано «молдаванин», а в графе подданства – «СССР», что исключает статус военнопленного[25].
V
В январе 1945 года от истощения и болезней один за другим в лагере умирают Герасим и Ваня[26]. Из материалов проверки лагеря 0302 мы убедились, что условия содержания в нем были бесчеловечны, и поэтому не удивительно, что многие заключенные, в их числе два брата Тулбуре, не смогли пережить первую зиму заключения. Братья знали, что находятся в одном лагере, но содержались они порознь – Герасим и Иван были в одном отделении, Алексей – в другом. Потом выяснилось, что содержались через стенку, но выводились на работу в разные места[27].
Алексею повезло больше, он был моложе братьев и более вынослив. К тому же он, в отличие от братьев, не курил, и когда была возможность, свою табачную пайку менял на хлеб. Это, по его словам, помогло ему не умереть с голоду.
Были еще обстоятельства, которые помогли Алексею выжить. Вот история, которая своим сюжетом больше похожа на кинематографическую, – такие совпадения в реальной жизни случаются редко. В один из дней в первый период пребывания в лагере, в момент конвоирования колонны спецконтингента по городу (Кизел) Алексей вдруг слышит, что кто-то из горожан его окликает по имени. Это был Копел Трахман, его друг детства, с которым Алексей вместе рос в Ниспоренах – они были из одной магалы[28]. Копел и его жена Майка в 1941 г. успели эвакуироваться, добрались до Сталинграда[29]. Дальнейшая эвакуационная судьба привела семью Трахман в г. Кизел, где Копел работал на шахте. Жили Трахманы, как и большинство семей в тот период, очень бедно, однако, даже в этих условиях Копел старался помочь своему другу. Любая помощь, – иголка, нитки, старое тряпье, картофельные очистки и т.п., – помогала заключенному выжить.
В 1945 году Трахманы вернулись в Ниспорены.
VI
Нам не известно, проходил ли Алексей Тулбуре формальную проверку, предусмотренную для спецконтингента проверочно-фильтрационных лагерей, и каковы были ее результаты. Однако мы знаем, что в марте 1946 г. он был «расконвоирован из лагеря 0302 и, как служивший в армии противника, был передан на работу в Кизеловский горкомхоз с зачислением на с/поселение в Кизеловский район на 6 лет»[30]. Очевидно, какую-то проверку Алексей прошел и прошел ее успешно – ничего, кроме «служил в армии противника» за ним не числилось[31]. Он фактически был выпущен из лагеря и отправлен на спецпоселение. Режим спецпоселения предусматривал периодическую регистрацию в спецкомендатуре и запрет покидать место проживания без разрешения коменданта[32]. Таким образом, прошедшие проверку заключенные из спецконтингента лагеря № 0302 отправлялись не только в «кадр угольной промышленности», в охрану лагерей и на фронт, но и переводились в категорию спецпоселенцев.
Алексей работает «на свободе» 9 месяцев, и в декабре 1946 года «совершает побег из места с/поселения»[33]. Это мы узнаем из материалов личного дела Алексея Григорьевича Тулбуре, которое хранится в Национальном Архиве Молдовы. Именно из материалов этого дела нам удалось узнать и номер лагеря, в котором содержались Алексей и его братья[34].
VII
В феврале 1947-го кишиневское милицейское начальство (Нач. Кишиневского ГОМ[35] МВД подполковник Лебедев) направляет на адрес Ниспоренского РО МВД[36] «Отношение Начальника Кизеловского ГОМ МВД Молотовской области о розыске дезертира Тулбуре А.Г. для производства розыска».
В Отношении помимо общих сведений (был расконвоирован в марте 1946-го, определен на работу в горкомхоз г. Кизела, переведен на спецпоселение, покинул место поселения в декабре 1946 г.) содержится информация о родственниках беглеца, проживающих в Ниспоренах, и просьба «установить (местонахождение – А.Т.), после чего арестовать и этапировать в распоряжение Кизеловского ГОМ МВД Молотовской области»[37].
Из материалов «личного дела» становится ясно, что Ниспоренский РО МВД очень активных розыскных мероприятий не проводил. Беглый спецпоселенец Тулбуре, видимо, особой опасности не представлял. Тут также необходимо отметить, что на первую половину 1947 г. пришлись самые страшные месяцы голода в Бессарабии (МССР), спровоцированного налоговой политикой (госзаготовки) советской власти. В результате этой политики советского правительства у крестьян в Бессарабии (и в некоторых других регионах СССР) в условиях засухи и соответственно низких урожаев отбирались последние запасы питания, что обрекло десятки тысяч человек на голодную смерть. Во второй половине 1947 г. республика приходила в себя после голода. Очевидно, у милиции, в т.ч. Ниспоренского района, были совсем другие приоритеты.
До декабря 1947 года (по материалам «дела») Ниспоренский РО МВД по розыску Алексея Тулбуре предпринял только одно действие – сделал запрос в адресный стол с просьбой сообщить, не проживает ли оный в Верхних Ниспоренах. Ответ был получен 10 марта 1947 г. о том, что «сейчас не проживает»[38].
План агентурно-оперативных мероприятий по учетно-розыскному делу на Тулбуре Алексея Григорьевича утверждается в декабре 1947 г. и содержит следующие пункты:
«1. Через агентурно-осведомительную сеть агентов “Цыганка” и “Счастливого” установить все родственные связи Тулбуре на территории Ниспоренского района, так как он может скрываться у родственников.
В декабре пошли донесения местных «агентов». Вот донесение агента по кличке «Цыганка»: «Примерно одну неделю назад мне пришлось выпивать вино с матерью гр. Тулбуре Алексея Г., жительницы села Ниспорены. Звать ее Ирина, и в разговоре она мне рассказала, что ее сын вместе с другими[40] сбежал из Молотовской области. Ирина мне проговорилась, что она посылала ему посылку, но посылка почему-то вернулась. Адрес мне не известен…»[41].
В другом донесении «Цыганка» дает список родственников А. Тулбуре. В этом списке есть и старший брат Алексея Василий Тулбуре, который на момент донесения занимал пост зампредседателя Ниспоренского сельского совета[42].
В донесении от 25 декабря 1947 г. «Цыганка» пишет, что через мать Алексея Ирину ей удалось достать конверт с адресом, по которому находится Алексей. В этом конверте якобы было письмо Алексея к матери. Письмо датировано 10 октября 1947 г. По словам осведомителя, Ирина просила про письмо никому не говорить, она также сказала, что готовит для сына посылку[43]. Адрес был следующим: г. Молотов (областной), п/я 381ж, Тулбуре Алексею Григорьевичу[44].
Через два дня, 27 декабря Ниспоренский РО МВД отправляет в адресное бюро г. Молотова, Молотовской области запрос с просьбой информировать, не проживает ли Алексей Тулбуре по адресу, указанному на упомянутом конверте, сообщая, что ранее он проживал в гор. Кизел той же области[45].
Ответ Молотовского адресного бюро датирован 14 января 1948 г. В нем сообщается, что Тулбуре А. в учетах бюро не значится, а п/я 381ж – это колония УИТЛК[46] в гор. Молотове[47]. Это указывает на то, что письмо Алексея от 10 октября пришло из тюрьмы. Видимо, этот ответ Молотовского адресного бюро добрался до Ниспорен не в январе, а позже, потому что розыскные мероприятия Ниспоренского РО МВД в отношении А. Тулбуре продолжались еще несколько месяцев. Например, агент «Иванов», как и предыдущие осведомители, получает от начальника Ниспоренского РО МВД капитана Евдокимова задание на установление родственных связей и местонахождения бежавших из спецпоселения Андрея Зубку и Алексея Тулбуре в январе 1948 г.[48]
В феврале 1948 г. в донесениях осведомителей появляется информация, добытая от родственников Алексея Тулбуре, которая должна была поступить в Ниспоренский РО МВД из официальных источников. Осведомитель «Счастливый» сообщает о том, что в разговоре с женой А. Тулбуре он выяснил, что ее муж за побег из лагеря для военнопленных (так в донесении – А.Т.) осенью 1947 г. был осужден на 6 лет лишения свободы[49]. В другом донесении этот же осведомитель говорит о том, что видел письмо, которое А. Тулбуре прислал жене, и в нем упоминался Соликамский район, Молотовской области, из чего осведомитель делает вывод, что А. Тулбуре находится в лагере в гор. Соликамск[50].
Последнее агентурное донесение датировано 8 апреля 1948 г., автором его является агент «Курочка». «Курочка» пишет, что ему (ей?) удалось выяснить, что бежавший со спецпоселения Алексей Тулбуре «дорогой был задержан и находится в тюрьме. Жена Тулбуре зимой 1947 года получила из тюрьмы письмо, чтобы ему прислали теплые вещи»[51].
Постановление о прекращении розыска Алексея Тулбуре и о передаче дела в архив начальник Ниспоренского РО МВД капитан Евдокимов подписывает 10 мая 1948 г.[52]
VIII
Имеющиеся в нашем распоряжении документы не позволяют очень точно воспроизвести хронологию побега Алексея Тулбуре со спецпоселения. Однако с большой долей вероятности мы можем утверждать, что Алексей и другие беглецы были довольно быстро задержаны и большую часть 1947 года находились в тюрьме. В какой, мы пока не знаем. Осенью этого же года Алексей Тулбуре был осужден за побег на 6 лет лишения свободы[53].
Алексей уже получил срок за побег, а Ниспоренский РО МВД свыше полугода его еще «разыскивал» в подведомственном районе. Это указывает либо на межведомственную неразбериху, либо на то, что учреждения ГУЛАГАа не всегда уведомляли органы МВД о «попавших» к ним беглецах, объявленных в розыск.
Где и как сидел 6 лет Алексей Тулбуре начиная с 1947 г., мы узнаем тогда, когда получим доступ к его личным делам, находящимся в архивах г. Пермь. И тогда мы дополним эту историю. Сегодня другой информации нет, расспросить деда в свое время мне не хватило ни времени, ни ума.
Домой, в Ниспорены, Алексей Григорьевич Тулбуре вернулся осенью 1953 года, и в его лагерном сидоре были ботинки 25-го размера для его маленького сына. Для сидевшего в лагере отца время остановилось. Сыну было уже 11 лет.
Алексей Тулбуре, магистр истории Центрально-Европейского Университета, Директор Института Устной Истории Молдовы
[1] На воскресные богослужения в соседнее село (Вэрзэрешть) меня забирала с собой бабушка (отказаться почему-то было совершенно невозможно). Мне эти воскресные церковные службы не нравились, не из-за бабушки, которую я тоже очень любил, а потому что с утра до полудня, пока служба не заканчивалась, нельзя было ничего есть. И играться в церковном дворе, куда меня бабушка изредка из церкви выпускала, было не с кем. Бабушка в церковь со мной ходила в соседнее село, потому что нас там не знали, и тем самым уменьшалась вероятность того, что кто-то донесет в какой-нибудь «орган партийной и советской власти» о том, что сына члена КПСС Сергея Тулбуре (отец был коммунистом) по воскресениям водят в церковь. К поведению родителей коммуниста партия относилась более терпимо.
[2] После Василия родились еще Сава и Екатерина, но оба умерли в младенчестве.
[3] В июне 1941 года Профирий Тулбуре, по обвинению в том, что занимал пост заместителя, а потом примара Ниспорен от Национал-либеральной партии, «жестоко обращался с крестьянами», был кулаком и т.п., был арестован и отправлен в лагерь. Его жена Мелания и дочь Вера (1929 г.р.) были депортированы на «вечное поселение» в г. Кызыл-Орда КазССР. Профирий из лагеря не вернулся, умер от истощения и болезней. Меланья и Вера в 1941 г. совершили побег из ссылки и до 1944 года проживали в «различных регионах РСФСР». В 1944 вернулись в Ниспорены. В 1948 году Меланья была арестована и осуждена за побег из ссылки на 3 года исправительно-трудового лагеря (ИТЛ). Веру, которая успела в Ниспоренах выйти замуж, не судили (в момент побега из ссылки была несовершеннолетней). Она в 1949 г. в административном порядке была депортирована на место изначальной ссылки, в Кызыл-Орду. Туда же после истечения срока заключения в ИТЛ, была сослана и Мелания. Более подробно история репрессий в отношении этой семьи будет описана в отдельном исследовании. См. Национальный Архив Республики Молдовы (НАРМ), Ф. 3397, Оп. 7, Д. 19, 21, 23,
[4] Национальный Архив Республики Молдовы (НАРМ), Ф. 3397, Оп. 7, Д. 21, Л. 18.
[5] Писал и читал (любил фантастику) на кириллице. Очевидно, переучивался с латиницы на славянские буквы в советское время.
[6] 1 сентября Германия атакует Польшу, вооруженные силы которой оказывают агрессору сопротивление. Тем не менее, вермахт быстро приближается к Варшаве. 17 сентября без объявления войны с востока на территорию Польши вступают советские войска. В тот же день высшие руководители Польши принимают решение об эвакуации на территорию Румынии. Уже вечером 17 сентября президент Игнаций Мосцицкий и члены польского правительства пересекают польско-румынскую границу и прибывают в гор. Черновцы. Оттуда президент, премьер и члены правительства на литерных поездах развозятся по различным городам Румынии и интернируются. Других польских беженцев, – военных и гражданских, – тоже интернировали, но на литерных по Румынии не возили. В декабре 1939 г. Игнация Мосцицкого, сложившего свои президентские полномочия еще в сентябре, румынские власти по причине болезни выпускают в Швейцарию. Остальные польские высокие чины были интернированы на территории Румынии до конца войны.
[7] По словам Александры (1940 г.р.), дочери Герасима, вся семья в этот период находилась в Ниспоренах. Она же утверждает, что братья Тулбуре в июне 1941 г. прятались в лесу, поэтому избежали мобилизации в РККА (возраст позволял) и/или депортации в Сибирь (кулаки и т.д.).
[8] Это следует из архивных материалов, в которых Алексей Тулбуре упоминается как «служивший в армии противника», в другом месте – как «полицейский», что с очевидностью указывает на то, что Алексей и его братья были мобилизованы в начале 1944 г. в части полевой жандармерии. НАРМ, Ф. 3397, Оп. 7, Д. 18, Л. 2, 9.
[9] Единственный временной указатель периода мобилизации – свидетельство бабушки Феодосии о том, что деда забрали на войну, когда их сыну Сергею, родившемуся 28 июля 1942 г., был год и 8 месяцев. Что же касается Герасима и Ивана, мы знаем, что после пленения Алексей, Герасим и Иван оказались в одном лагере. Это дает основание думать, что и мобилизовали их вместе.
[10] Петр в августе 1944 отступил в составе румынской армии за Прут. После переворота 23 августа Петр дезертировал и перейдя Прут вплавь, вернулся в Ниспорены. Через два дня был мобилизован в РККА и отправлен на фронт. Через некоторое время был ранен и комиссован по ранению. Самый младший брат, Константин, мобилизован осенью 1944 г. в РККА во вспомогательные войска (действовали в тылу боевых частей), в которых служил до конца войны. После демобилизации был отправлен на фабрично-заводское обучение (ФЗО).
[11] 1-я румынская добровольческая пехотная Краснознамённая Дебреценская дивизия имени Тудора Владимиреску (известна как дивизия «Тудор Владимиреску») — соединение (дивизия) РККА, позднее ВС Румынии, укомплектованная из румынских военнопленных и воевавшая в составе 2-го Украинского фронта в Румынии, Венгрии и Чехословакии. На такой же основе в СССР была сформирована и 2-я румынская добровольческая пехотная дивизия «Хория, Клошка ши Кришан».
[12] См. Prizonieri de război români în Uniunea Sovietică: Documente 1941-1956., Bucureşti: Monitorul Oficial R.A., 2013, С. 20.
[13] Государственный переворот в Румынии 23 августа 1944 года против Иона Антонеску, организованный и проведённый королём страны Михаем I и оппозиционными партиями. В результате Ион Антонеску был свергнут и арестован, а Румыния встала на сторону стран Антигитлеровской коалиции. Новым премьер-министром и фактическим руководителем страны стал генерал Константин Сэнэтеску.
[14] См. Prizonieri de război români în Uniunea Sovietică: Documente 1941-1956., Bucureşti: Monitorul Oficial R.A., 2013, С. 21.
[15] НАРМ, Ф. 3397, Оп. 7, Д. 18, Л.2.
[16] С 1957 г. – Пермская область РСФСР.
[17] См. сайт Пермского краевого отделения общества «Мемориал» (http://pmem.ru/index.php?id=2940).
[18] Там же.
[19] Изначально спецконтингент – это все категории репрессированных, включая депортированных, переселенных, заключенных лагерей (з/к) и т.д. С 1943 г. – заключенные фильтрационных лагерей (с/к), которые формально не считались осужденными, но положение которых мало чем отличалось от обычных з/к.
[20] Пермский Государственный Архив Новейшей Истории (ПермГАНИ). Ф.105. Оп.11. Д.163. Л.1-17. Документ см. на сайте Пермского краевого отделения общества «Мемориал» (http://pmem.ru/index.php?id=2940).
[21] Документ (Государственный Архив Пермского Края (ГАПК). Ф.р-1366. Оп.1. Д.104. Л.2-40) упомянут на сайте Пермского краевого отделения общества «Мемориал» (http://pmem.ru/1882.html).
[22] Андрей Бушмаков, «Жизнь заключенных ГУЛАГа в годы второй мировой войны (на примере спецконтингента лагеря №0302)». См.на сайте Пермского краевого отделения общества «Мемориал» (http://pmem.ru/1882.html).
[23] На 1 января 1945 г.
[24] Политические репрессии в Прикамье 1918-1980-е гг. Сборник документов и материалов. Пермь, 2004. С.358-363. См. статью Бушмакова на сайте Пермского краевого отделения общества «Мемориал» (http://pmem.ru/1882.html).
[25] НАРМ, Ф. 3397, Оп. 7, Д. 18, Л.1.
[26] Видения, младшая сестра Алексея, рассказывает, что они умерли с разницей в один день на Рождество 1945-го. Александра (1940 г.р.), дочь Герасима, утверждает, что в 1947 г. из лагеря № 0302 в Ниспорены вернулся человек, сидевший вместе с братьями Тулбуре, который и сообщил о смерти Герасима. По словам Александры, мать только тогда справила по ее отцу поминки. Личные дела Герасима и Ивана Тулбуре, если они есть, находятся в российских архивах, скорее всего в ПермГАНИ. После получения доступа к ним я смогу узнать больше сведений об их заключении, в т.ч. дату и причину смерти.
[27] Об этом после лагеря рассказывал Алексей Тулбуре.
[28] Улица, квартал, часть предместья.
[29] По словам Григория Трахмана, сына Копела, только в Сталинграде советские военные у них конфисковали телегу, на которой он с беременной женой ехал с самих Ниспорен.
[30] НАРМ, Ф. 3397, Оп. 7, Д. 18, Л.2.
[31] Там же, Л.17.
[32] Спецкомендатура – низовое звено системы управления спецпоселениями ГУЛАГа, которое в лице коменданта и его помощников осуществляло надзор за жизнедеятельностью спецссыльных.
На всех спецпоселенцев, достигших 16-летнего возраста, были заведены личные дела. Они являются одним из документальных воплощений тотального контроля, установленного в отношении репрессированных, и на сегодняшний день представляют ценный исторический источник. Личное дело спецпереселенца Алексея Тулбуре, вероятно, находится в ПермГАНИ. Только в Кизеловском районе было около 30 спецкомендатур, а во всей области в 1952 г. – 123.
[33] НАРМ, Ф. 3397, Оп. 7, Д. 18, Л.2.
[34] Розыск «дезертира» (неявка на работу расконвоированного спецпоселенца считалась дезертирством), переписка различных структур МВД, запросы в адресные столы и бюро, донесения секретных агентов, разного рода отношения и другие документы «произвели» личное дело Алексея Григорьевича Тулбуре. См.: НАРМ, Ф. 3397, Оп. 7, Д. 18, Л.1-18. Лагерные дела Алексея я не видел, они, как и дела других заключенных, вероятно, находятся в архивах гор. Пермь.
[35] Городской отдел милиции.
[36] Районный отдел МВД.
[37] НАРМ, Ф. 3397, Оп. 7, Д. 18, Л.2(об)
[38] Там же, Л.4.
[39] Там же, Л.9.
[40] Из материалов дела нам известно имя одного из сбежавших вместе с Алексеем Тулбуре – Зубку Андрей Филиппович. НАРМ, Ф. 3397, Оп. 7, Д. 18, Л.12.
[41] НАРМ, Ф. 3397, Оп. 7, Д. 18, Л.5
[42] Василий был мобилизован в РККА в 1941 г. Воевал, был ранен. Вернулся в Ниспорены после войны. В 1946 г. женился на Марице Яким. Марица в 1944 г. находилась в составе партизанского отряда, действовавшего в 1944 году в ниспоренских лесах. К партизанам Марицу привела радистка отряда Вера Бабурина. Марица за участие в партизанском движении была отмечена советскими правительственными наградами.
[43] НАРМ, Ф. 3397, Оп. 7, Д. 18, Л.7.
[44] Там же, Л.8.
[45] Там же, Л.10.
[46] Управление исправительно-трудовых лагерей и колоний (УИТЛК) – территориальное подразделение ГУЛАГа, дислоцировавшееся в областном или краевом центре СССР в 1930 – 1950-е годы.
[47] НАРМ, Ф. 3397, Оп. 7, Д. 18, Л.15.
[48] Там же, Л.12.
[49] Там же.
[50] Там же, Л.13.
[51] Там же, Л.16.
[52] Там же, Л.17.
[53] Там же, Л.12.