Делибалтов Петр Николаевич, 1937 г.р., с. Кортен, Конгазского (ныне Тараклийского) района

Петр Николаевич, расскажите, пожалуйста, о вашей семье - родителях, братьях.

Родился я в Кирютне (старое название с. Кортен, Тараклийского района –а.т.), тогда Конгазского района.  Отец  мой Николай Васильевич Делибалтов.  Мама – Мария Спиридоновна. Она занималась нашим воспитанием, работала в поле.

Нас было девять детей, но до 1944 года четверо умерли. Старший мой брат Василий родился инвалидом, больше в больницах и санаториях находился. Он в Сергеевке много времени проводил. Мама и папа много страдали из-за него. Прожил 12 лет и помер.

Отец мой при румынской администрации занимался коммерцией.  Закупал у населения сельскохозяйственную продукцию: скот, вино, зерно и т.п. У нас был амбар, в котором он хранил закупленную  продукцию. Потом все это отправлял в города.  А оттуда привозил товары, которые имели спрос  у сельских жителей,  ширпотреб.  Прямо в нашем доме в селе у нас был магазин.

Мясо перерабатывал?

Да. Отец закупал скотину, забивал ее, делал колбасу. Колбасу эту пропускали через кипяток, а потом вывешивали  ее на солнце, вялили. Помню, она у нас на стенах была развешана. Потом колечками складывали в большие глиняные горшки и заливали смальцем.  Свиней забивали, делали тоже колбасу, а еще тушенку, которую тоже заливали смальцем. А все это хранили на чердаке.

Почему на чердаке?

Ну, если отвешивали часть колбас или тушенки из горшка покупателю, то смалец от солнечного тепла на чердаке сам смягчался и покрывал оставшуюся колбасу или тушенку, что оберегало продукцию от порчи. Другими словами, все само «заплывало» жиром.

Домашним хозяйством кто занимался, мама?

Не только. Домашним хозяйством занимался у нас еще человек, точнее будет сказать, что он почти жил со своей семьей у нас. Они были молодой семьей, жили рядом с нами – их дом был в одном ряду с нашим. Своего у них почти ничего не было, земли не было. Вот он и присматривал за скотом и выполнял прочую работу по хозяйству у отца.  У нас была земля, виноградники, рабочие волы - было все.

А сколько у вас было земли?

По архивным документам из СИБа (Служба Информации и Безопасности (КГБ) – а.т.) у нас было 15 га и 20 соток земли.  Но я думаю, что это ошибочные данные.

Когда вернулись советские войска в 1944 году, я это уже хорошо помню, - все конфисковали. Сразу арестовали отца и дедушку.

И деда тоже? Он чем занимался?

Дед занимался питомниководством. У него так было поставлено хозяйство, что все его дети жили в одном, в его доме, хотя он всем построил отдельные дома. Построил дома, а от себя не отпускал. От тетки своей знаю, что его старший сын Иван Васильевич, с женой с детьми, довольно большими уже, решил отойти, отделиться и переселиться в свой дом, взял только кочергу из отцовского дома и ушел.  Деда не было, когда тот ушел.

Когда дед вернулся и увидел, что Ивана с семьей нет, сказал бабке: «Чтобы до утра Иван был здесь и чтобы никто не узнал, что он от меня ушел. Я буду решать - кому отделяться, а кому нет».

Почему дед так поступал?

Потому что у него была земля, и он хотел, чтобы она оставалась неразделенной. Хотел, чтобы все работали вместе на этой земле. У него было три сына и три дочери. Младший был Василий, средний – Николай, мой отец, и старший – Иван.

Дед специально готовил моего отца для занятий коммерцией, для торговли. Еще маленьким мальчиком дед отдал отца на обучение в одну еврейскую семью. Отец и рос в этой еврейской семье. А его старшие братья Иван и Василий работали на виноградниках, в поле, выращивали зерновые, многолетние культуры. У нас даже в то время было два гектара винограда европейских сортов. Не помню название сортов, но помню белый виноград с продолговатыми ягодами и такой же - черный.

Приезжали покупатели из городов к отцу за продукцией. Так вот, для этих покупателей у нас в доме были специальные две комнаты для гостей, что-то наподобие гостиницы. Люди имели возможность переночевать в теплом, чистом, удобном месте.

Приезжали на лошадях, на машинах. Двор наш был выложен камнем, там были специальные навесы для телег и конюшня для лошадей, можно было припарковать и машину. Двор был огорожен высоким каменным забором, по верху которого была пущена колючая проволока, чтоб не лазили кому не положено. 

Получается, что отца вашего дед от себя отпустил?

Да, после женитьбы отпустил. Сначала дед построил дома для дяди Васи и для отца по улице Победы (позднее название – а.т.) в нижнем ряду в Кирютне. Потом эти дома, после того как построили плотину и мосты, подняли дорогу, затопило. Дед понял, что совершил ошибку, и купил дом в самом центре села. Это сегодня в районе светофора, там магазин культтоваров, какая-то будка «Пиво-воды». Дома нет, но подвал, кажется, наш сохранился – в советское время в нем Сельпо хранило воды, ситро, пиво. Подвал был очень глубоким, в него целая машина могла разгрузиться.

Во время войны отец ваш не воевал?

Нет, он занимался своим делом, закупал продукцию и ездил то в Галаць, то Бендеры, то в Измаил. Одним словом, занимался коммерцией. Мама вместе с этой семьей, которая нам помогала, работали в поле и по хозяйству. У них самих земли не было. В Кирютне людей было много, а земли мало. Отец за работу им платил, давал продукты, одежду и всякое другое. Они были у отца на полном содержании. Дом только у них был свой. Были, по-видимому, довольны своим положением.  Так это продолжалось до 1944 года.

А в 1940 г. вашу семью советские не тронули?

Я, честно говоря, не знаю - маленький был. Три года мне было. Думаю, что репрессий в отношении нашей семьи не было.

Что случилось в 1944 г. ?

Так вот в 1944 году по наущению этих людей, которые у нас работали в хозяйстве, арестовали отца и деда. А Ивана и его старшего сына Василия отправили в трудовую армию (принудительная трудовая повинность в период второй мировой войны – а.т.) в Волчанск, Свердловской области. В то время много людей в эти трудовые армии забирали. После ареста деда и моего отца, Ивана тоже арестовали уже в Волчанске и послали в Кемеровскую область в шахты. Там он и пропал, до сих пор не знаем, что с ним случилось.

Все конфисковали – дом, хозяйство, скот, землю. В доме сразу разместили библиотеку, типографию. А в той части, где у нас была гостиница, они не изменили ничего – там жили трактористы, те, кто приезжал по какому-либо делу в  Конгазскую МТС. Был создан тогда Конгазский район, а районную МТС разместили в Кирютне. 

Что случилось с вашим отцом и дедом?

Мой отец с дедом были под следствием в Кагуле 13 месяцев. Арестовали отца моего как коммерсанта. Раньше частная коммерция тоже была преступлением (интересно другое – в 1949 году нас вместе с отцом выслали уже как кулаков).

 Не знаю как и что там было, но их отпустили, они смогли доказать свою невиновность. В это время в с. Чалык был образован совхоз и дед устроился туда на работу агрономом. Занимался виноградарством,  выращивал саженцы винограда.  Отец работал там же снабженцем.  

После образования в Кирютне колхоза дед перешел на работу туда. Отца же моего пригласили в Тараклийский район на другую работу. Цингабуров, первый председатель райпотребсоюза, узнав про способности моего отца, пригласил его работать заготовителем в Тараклийском сельпо.

Жили мы и в Чалыке, и в Тараклии на квартирах – ничего своего уже не было. В Тараклии поменяли три квартиры. Потом, когда отец начал работать в сельпо смогли купить корову, теленка и 7 овец. То, что забрали в 1944 году, ушло навсегда, выгребли все, подчистую. Куда все наше добро делось - не знаю. В списках СИБа об этом ничего нет.

Я знаю, что вы запрашивали СИБ и вам передали копию досье вашей семьи. Там есть опись всего конфискованного в 1944 году имущества?

Там есть все, что у нас забрали по второму разу в 1949 году и кое-что из того, что конфисковали в 1944. Конечно же, нет всего. Помимо земли, скота было много вещей и в доме.  У мамы было заготовлено приданное для моей старшей сестры 1932 года рождения. Все было готово уже. В доме было очень много одежды из дорогих тканей, которые отец специально для нас закупал в городах. Все это исчезло без следа.

Вообще мы все были очень хорошо одеты, обуты. Наша семья отличалась от всех остальных в Кирютне. Мы считались интеллигентной семьей. Отец знал несколько языков: «еврейский», гагаузский, румынский, русский, болгарский само собой.  Живы люди, которые помнят нашу семью (плачет).

В семье на каком языке говорили?

В семье мы говорили на болгарском, но очень хорошо говорили и на русском.

Во время ареста отца, что делали вы, дети, ваша мама?

Вывозили все, что заготовил отец. На наших же волах, на наших подводах. Куда – не знаю. Мать плакала, кричала (плачет). Она помешалась, ее русские (советские – а.т.) забрали. Где она была год с чем-то - мы не знаем. В какой-то больнице. Мы, дети, остались без отца, без матери и без дома. Скитались где попало (плачет).

Дедушкин дом тоже конфисковали?

Все хозяйство  и дом - все конфисковали и у дедушки.  Его самого арестовали. Бабушка была инвалидом и ей каким-то образом разрешили остаться в своем пустом уже доме. Она передвигалась на одном костыле, с трудом.

Что я помню хорошо это то, что мы постоянно ходили босиком, ноги черные потрескавшиеся, все в ранках . И  бабушка нас ловила, как овец, за одну ногу (по-другому не могла нас поймать) и тащила к колодцу у ворот, где было корыто с водой для лошадей. Там она камнем, - мыла не было, - мыла нам ноги, приводила нас в порядок (плачет).

Мы были, фактически, беспризорниками, пока отец не вернулся из Кагула, и мать не привезли из больницы.

В 1949 году за вами пришли куда?

На квартиру в Тараклии. Отец собирался в командировку. Но прежде он зачем-то поехал в Кирютню, к своему отцу. А дед продолжал работать в колхозе, был членом сельского совета. И вот мой дед предупредил отца о том, что что-то готовится, и тому лучше вернуться к семье. Отец вернулся из Кирютни в Тараклию на поезде, - раньше не было автобусов, маршруток, - и пришел домой.

А по дороге его остановили военные, он им сказал, что идет домой, и они его отпустили. Когда пришел папа, то мы все проснулись - спали мы все на одере (одр, кровать, лавка, покрытая рогожкой – а.т.). Он стал рассказывать матери, что видел, что в городе происходит.

В скором времени в дом вошли солдаты. Помню, один даже наступил на меня. 

Как так?

У отца на стене висел патронташ и винтовка – он любитель был охотиться. И этот солдат, когда вошел сразу увидел это ружье и потянулся к нему и на  меня наступил. Ну, вроде, извинился. Забрал ружье, патронташ, порох, капсулы, дробь – все. Старший из них даже спросил отца: Почему, мол, вы так храните оружие?  Помню, отец ему говорит: мои дети никогда не возьмут того, что им не положено.

С военными были и местные, которые их и привели. Нам сказали, что нас депортируют. Мы все стали плакать, кричать. С собой успели взять только полмешка кукурузной муки.

Они что, не дали время собраться?

А что там было собирать? У нас все растащили в Кирютне, а тут ничего такого не было. Спали на соломенном матрасе. Все это скудное имущество есть, как я говорил, в описи из СИБа.

Погрузили нас в машину. Мы плачем, к папе: Папа, что, куда?  Он говорит: едем обратно в Кирютню жить. Он так нас успокаивал. А потом на вокзале в Тараклии нас затолкали в вагон. На 18 суток  - вот такая Кирютня…

Сколько вас было?

Отец, мать и нас пятеро. Старшей из нас было 17 лет – это моей сестре 1932 года рождения. Младшему было 6, он родился в 1943 году. Была еще сестра то ли с 1934, то ли с 1935, я с 1938 (записан с 1938, а родился в 1937) , еще брат Спиридон 1940года рождения.

Вы не помните, поезд когда поехал?

Не помню. Вы должны понять, что все это не было спокойной погрузкой в поезд. Все плакали, кричали, орали, шумели. Спокойствия не было.

Вот так произошло, что забрали такую семью, которая работала для людей. Честную, добросовестную семью, у которой уже ничего не было.

Что это был за поезд?

Обыкновенный товарняк с вагонами для скота. С маленькими зарешеченными оконцами и с нарами внутри. Ехали с чуть приоткрытой дверью, чтобы не задохнуться. Оправлялись в ведра. Потом все это выливали на улицу на ходу, чтобы не отравлять в вагоне воздух. Иногда часть экскрементов залетала обратно. Чем питались, помню плохо. Знаю, что делали кашу из нашей кукурузной муки и еще давали нам селедку. Почему помню, потому что после нее очень хотелось пить, а воды не хватало.

Болели люди в пути?

В нашем вагоне ехала семья Витковых. Так вот, у их мамы была водянка, и когда стояли в Челябинске ей выкачивали воду. 

Вы с ними, с Витковыми,  поддерживаете отношения?

 Они все умерли.

Нет, не все. Я только что говорил с одним из них. Со Степаном Афанасьевичем.

Да?! Они в Тараклии жили. И мы с того же краю жили в Тараклии, когда нас подняли. Туда, к ветлечебнице. Жили в доме Михаила Бешир, он был фельдшером на животноводстве (когда мы вернулись из Сибири он там же работал). Отец, видно, с ним договорился.

Так вот мы со старшим из братьев Витковых, Гришей, 1937 г.р.,  там уже вместе камни таскали для строительства электростанции…

Сначала скажите, пожалуйста, куда вас привезли?

Алтайский край, Усть-Калманский район, село Усть-Калманка. Но нас привезли не в саму Усть-Калманку, а на 18 км дальше. Там были заимки, такие полевые крестьянские домики. Нас туда три семьи привезли и поселили. Там уже был колхоз «Новая жизнь». В то время как раз шел сенокос.

Колхоз для нас заранее посадил картошку. Для каждой семьи была уже картошка в земле. Они, наверное, знали, что нас привезут.

Интересно. Значит, вас там ждали с картошкой?

Да. Мы приехали. Они  говорят: вот здесь вы будете жить, вот ваша картошка, вы сами должны ее полоть, ухаживать за ней, а осенью уберете. После уборки картошки выкопали большую яму, засыпали в нее картошку, накрыли сначала соломой, а потом уже землей. Так картошка там хранилась, зимовала. Это был наш запас.

А что за история с электростанцией?

Там была речушка Ельцовка. Там было три речушки: одна текла с юга на север, другая была чуть восточнее и третья была река Огневка. Три речки по именам сел, откуда они брали свое начало.

Был там один болгарин механизатор. Фамилия его здесь была Коларь, а там его звали Кулер.   Николай Кулер. Дизелист, здоровый такой мужик (потом работал шофером). Вот он решил строить на слиянии  этих речек водную электростанцию.  Вот мы со старшим Витковым, я уже говорил, таскали камни, чтобы перекрыть эту реку, создать пруд, из которого вода падала бы и крутила турбину.  

На этих работах на электростанции так завшивели, что мама долго вычесывала гребнем вшей у меня из головы. Спали одетыми, на сене.

Я потом, после возвращения (в Молдову – а.т.) уже, встретил Гришу Виткова, - он тогда на свинарнике работал, - и спрашиваю его: Гриша, помнишь как таскали камни, и вши нас чуть живьем не съели?

Это в первый год, или позже?

Это случилось позже. Я просто вспомнил Гришу Виткова и нашу совместную работу.

А что было сразу по приезду? Картошку, я понял, вы выкопали осенью.

Когда мы приехали, я уже говорил, как раз шел покос. Отец на скирдование сена пошел, кто был механизатором - на МТС, а мы, дети, помогали в поле. С первого же дня. Я возил сено на лошади к скирде. А скирдовали прямо в поле. Так мы заготавливали сено. А на второй год я уже скирдовал сам.

До второго года еще хочу вас спросить: кто были местные жители и как складывались отношении с ними?

Нам очень помогали местные жители. Очень хорошие люди (плачет). Особенно те, которых чуть раньше нас туда загнали. Сосланные. Там были разные нации: мордва, кержаки, немцы, армяне. Армян в колхозах, правда, не было, они больше на стройках работали, продавцами. Эти люди уже успели освоиться, акклиматизироваться там.

Режим у вас какой-то был? Передвигались вы свободно?

Нет, конечно. Там был военный комендант, который следил за соблюдением режима. Мы должны были расписываться, когда куда-то уходили, или приходили откуда-то. Витковы, например, жили в другом месте, и мы не могли свободно туда пойти.

Отца назначили помощником коменданта всей Усть-Калманки, он отвечал за всех поселенцев, за каждого. Если кому надо было куда-то, то обращались к нему. Отец – к коменданту. И комендант давал разрешение. Было исключено, чтобы кто-то куда-то отлучился без разрешения. Ты должен был быть там, где тебя оставили – на этой ферме, в этой бригаде и т. д. Никуда не имел право уходить. Даже в районный центр не имел право ездить.

Когда стало можно свободно передвигаться?

После хрущевской оттепели, в 1955-56 гг., нам уже разрешили ездить, навещать  друг друга, общаться…

Что значит навещать друг друга?

Весь Алтай был полон спецпереселенцами, в т.ч. болгарами. В частности в Быстром Стоке и в других районах. Наши родственники со стороны матери жили в километрах 100 от нас, в Быстроистокском районе. В 1955 моя сестра выходила замуж, и мой отец на лошади поехал к ним пригласить их на свадьбу.  Коменданту он об этом не сообщил, мы же были свободны, вроде. Ушел без разрешении. И вот в его личном деле в КГБ, - я читал, - указано, что, мол, отлучался самовольно на 10 дней (ну там 10 дней не было – меньше).

Или вот случай был. Когда отец был бригадиром на ферме, я пас телок. Верхом на лошади я пас 150 голов телок. И как-то напали на стадо волки. Три волка. Скотина, как увидит волка, идет на него. А у волков своя хитрость, они вроде убегают от коров, боятся их, а на самом деле заманивают их все дальше. Нетели мои уже растянулись, а впереди самая смелая – оторвалась от остального стада. И в это время подбегает сзади второй волк и хватает ее за хвост. Она тянет вперед, чтобы вырваться, и тогда волк резко отпускает ее, и она падает. В этот момент на нее бросаются все три волка, и кишки наружу...  Все на моих глазах…  Я перепугался, страшное дело. Эта нетель  стала недостачей отцу по отчетности. И эту недостачу внесли в его досье, я видел запись об этом в КГБ.

Там один колхоз был, или были и другие хозяйства?

Какой один?! Там было шесть колхозов: «Индустрия», «Штаб революции», «Новая жизнь», «Молотова», «Коминтерна» и «Новый Чарыш». Мы попали в «Новую жизнь» - вот уж, действительно, новая жизнь.

Отец поработал где-то месяц,  председатель колхоза увидел, что он способный, и назначил его бригадиром на молочно-товарную ферму. Там работали в основном женщины. Моя мать, две мои сестры, сестра моей жены (с женой я там познакомился) – все на этой ферме доили коров.  К зиме отец перевез нас на ферму. Там был какой-то небольшой домик, в нем мы и жили.

Там степь была кругом, древесины, дров не было. И вот отцу, как директору фермы, давали задание для школы заготавливать на зиму 20 000 кизяков (сухие брикеты из коровьего навоза – а.т.).

Раньше не было каменных или кирпичных помещений для скотины. Коровы находились в загонах из соломенных стен с крышами из жердей. Навоз складывали на эти крыши, утаптывали его всю зиму.  Потом на следующий год до начала осенних дождей, до начала зимы все эти загоны надо было отремонтировать, вычистить, а крыши перекрыть. Навоз счищали,  складывали в кучу, он перегорал. Потом его разбрасывали, поливали водой и гоняли по нему лошадей, месили его таким образом. Если вы знаете, как делается чамур (в этом случае глина, перемешанная с соломой – а.т.)…

 Знаю, конечно.

Вот. А потом его заливали в специальные формы и уносили на ровное место на просушку. Приходили болгары и помогали отцу заготавливать  эти кизяки для школы, и заготавливали его и для себя. Там этого добра хватало.

К транспортировке кизяка отец привлекал трактористов, механизаторов, которые летом работали в колхозе в поле - пахали, сеяли, убирали все с полей (в том числе и два брата моей жены были трактористами, комбайнерами). На зиму они «брали отпуск»  для ремонта техники и для обмолота всего собранного зерна для животноводства, чтобы не давать скоту цельное зерно, а в виде комбикорма. Так вот, эти ребята возили из райцентра в ящиках, 18 км, обмолотое зерно на ферму, а с фермы в райцентр, в школу возили эти брикеты из кизяка.

Школа была там, на Гудае, на том краю поселка. Гудай, Копай Город – это кварталы такие. Там кержаки жили. В дома свои не пускали. Если кто-то у них и бывал, они после него все начисто вытирали, в т.ч. дверные ручки мыли мылом, чтоб и следа не оставалось. Такая нация была.

А остальные где работали?

В основном на лесоповале. В том числе одинокие женщины, или незамужние девушки. Их тоже посылали в лес. Часто болгары, отцы этих незамужних девушек, обращались к отцу с просьбой забрать их на ферму. Если работаешь на ферме,  понятное дело в лес уже не идешь. 

И вот отец послал меня как-то к Азманам, - они сейчас в Кишиневе живут, - дочь их (она не была замужем) привести на ферму, чтобы она в лес с мужиками не попала.   Поехал я, а буран…!  На телеге с быком - был там один безрогий, комолый бык Васька, да еще и без хвоста, но такой выносливый! Шел без вожжей, всегда привозил куда надо. Ничего не боялся, наросты льда с копыт, бровей и ноздрей сам себе сбивал - терся об деревья, постройки. Вот я на этом быке привез ту девушку на ферму. Так отец спасал болгарских женщин от лесоповала.

Зимой практически все, кроме механизаторов, которые занимались ремонтом сельскохозяйственной техники, и доярок, уходили до весны лес валить. Возвращались только к началу полевых работ.

Что вы ели в то время?

Помню такое: муку на столе или на сковородке заливали водой и растирали руками до получения комком. Потом эти комки поджаривали на сковороде, после чего варили. Это ели.

Месили тесто, вытягивали в длинные веревки такие, а потом резали на маленькие куски и варили – галушки  назывались.

Картошку сварят, растолкут, луку нажарят, все это перемешают – это была заправка. Ею заправляли тесто, делали пирожки, вареники.

Это вы делали, или местные?

Мы делали, а научились у местных, у русских. Они тоже жили бедно.  Через год мы зажили лучше, чем они. Там больше женщины были, мужчин мало было  - война скосила. 

Так вот эти женщины были смелые.  Они во время косьбы, а  косили на лошадях, жеребенка пугали, гнали на косилку.

Зачем?

Чтобы он ногой в косилку попал, чтобы ему ногу отрезало. Если отрезало ногу, то его забивали, и было мясо. А то ели одно тесто…

А лесов там не было - грибы, ягоды?

Какое там! Леса были за Обью, 50 км от нас. Степные районы у подножья Алтайских гор.  Так и жили.

Ягоды, правда, были. В траве. Зимой, когда скотину на ферме кормили сеном, то в сене часто попадались сухие ягоды спелые, или не очень, но вкусные. Их мы ели.

Если, например, на ферме погибала корова, то все, кроме костей, сдавали под отчет государству. Все увозили, а вот кости мы варили и ели супы. И мы, и местные.

А что, у местных скотины своей в хозяйстве не было?

Коровы для молока. И все. Больше ничего не было. Основное питание – это молоко и картошка. Муку откуда-то доставали, но в избытке ее не было.

В школу вы ходили?

Да. Я учился в школе и в Молдове, и на Алтае. Здесь я закончил 5 классов. Учился на русском, и здесь, и там. В то время у нас здесь на молдавском почти и не говорили.

Там я сразу пошел в 6-ой класс. Проучился до нового года. Интернатов всяких, общежитий не было тогда. И нас детей в районном центре (школа там была) распределили по квартирам жить. Мы жили у человека по фамилии Гиленков. Филипп его звали. У него было три сына: старший Леня, средний Сашка (комбайнером потом работал) и Миша, который тогда, в 1949 г., в  армии служил.

У этого Лени немного «не все дома были»,  он работал в той же бригаде, в которую летом 1950 года попал и я.  Я был у него погонщиком.  Знаете, что такое погонщик?

Догадываюсь.

Я управлял тремя лошадьми, запряженными в косилки, - погонял лошадей. А на втором сиденье, над колесом, сидел Леня и граблями специальными собирал и складывал покошенную пшеницу в снопы, которые он через какой-то определенный промежуток времени нажатием специальной педали сваливал на поле. Женщины шли сзади и вязали эти снопы.  Злой был Леня, кричал, матерился.

Давайте к школе вернемся. Вы сказали, что проучились до нового года. До января 1950 г. Почему?

На складе возле школы выпекали хлеб и давали его  ученикам. Приходили мы на склад, а  холодно, мороз - зима. Одеты и обуты мы были неважно. А там завскладом был некий Жильников, инвалид детства, но человек плохой очень. Идиот! Закроется в этом складе с девками какими-то, а мы стоим на морозе и ждем. Мерзнем. Я это выдержать не смог. И когда уехал на зимние каникулы к родителям, в школу больше не вернулся. 

Так и остался я с этими пятью классами. Больше нигде не учился. Никакого документа об этих 5 классах не имею.

Про школьный период остались и хорошие воспоминания. У Гиленковых, у которых мы жили, в райцентре, к нам хорошо относились (плачет). Хозяйка утром, - даже не знаю, как благодарить эту женщину (плачет), -  напечет пышек и зовет нас: Петя, Галя, Ваня, Тоня, вставайте, пышки уже готовы. И мы ели каждое утро эти пышки с простоквашей. Крынка с простоквашей всегда была наготове.  Она нас накормит, оденет и в школу направит. А как она с нами ласково говорила! Добрая была женщина.

В 1989 году я туда поехал.

 Куда, На Алтай?!

У меня все там похоронены: и отец, и братья, и сестры – все там. Они сюда, в Молдавию,  не вернулись.  Один я нашелся (со злой иронией)…

Дочь у меня живет в Усть-Илимске, в Иркутской области. Отсюда туда уехала,  замуж там вышла. Наших людей там очень много.

Брат мой младший, 1943 года рождения, сына тогда женил. И мы на обратной дороге заехали на свадьбу. Пошли по старым нашим местам, по знакомым, узнать кто живой остался.  Были мы у Павлова, он как раз свинью зарезал. А потом пошли и к Гиленковым, у которых я жил в 1949 году. Оказались живы, было им тогда по 94 года.  Жили они уже в другом доме – старый-то снесли, когда расширяли Заготзерно.

Старик Гиленков мне говорил: Петя, я на войне не был, а выселял и конвоировал чеченцев из Чечни. Армян.

НКВД-эшником был?

Да. Да. Он безграмотный был, но здоровый такой мужик, огромный. У нас, - говорит, - не было ни звания, ни погон. Но одеты, обуты были отлично. Офицерская диганаль (диагональ – а.т.), портупея, пистолеты.  Специально обученные собаки.

Я говорил, что у него было три сына. Так вот ни один не жил с ними, и к ним особо не ходили. Они со старухой жили одни. И он говорил мне, что это ему наказание за то, что он делал в прошлом.

Давайте вернемся в 50-е. Как ладили депортированные между собой?

Очень хорошо ладили. Были, конечно, единицы, которые строили из себя…, но, в общем, ладили отлично.

В последующие годы жизнь улучшилась, нет?

Позже многие взяли ссуды для строительства домов, приобретения скота.  Через год, два-три мы жили уже гораздо лучше.  И лучше местных.

Ваша семья купила дом, построила?

Мы там два дома построили. Первый дом построили тогда, когда я еще в армию не ушел. Отец со своими товарищами, с Бобогло из Копчака, Недиогло  - они каменщиками были, - построили первый наш дом так, как строили здесь в Тараклии из чамура…  Это было до 1956.

Потом он построил деревянный дом. В сельсовете давали наряды на древесину. У колхоза в пятидесяти км от райцентра были свои делянки в лесу, в пос. Чеканиха. Отец взял наряд из сельсовета, ящик водки  и поехал туда. На месте ему подобрали и загрузили нужную древесину. Этой древесины хватило на дом и еще осталось. Хороший дом получился.

Как проводили свободное время, если оно было?

На танцы ходили, в кино. Но в начале ничего такого не было. Собирались в центре села 5-6 человек, шли плетнем (держась за руки поперек дороги – а.т.) пели песни, частушки. Была гармошка. Одна, две, или даже три.

Где-то собирались в круг и переплясывали друг друга. Частушками «передергивали» один другого. Соперницы, соперники – интересно было. Для нас это было что-то новое. В Тараклии за руки брались и танцевали, а там каждый в одиночку показывал свое уменье.

Когда построили дом культуры, там уже появились кружки,  самодеятельность. Молодежные вечера, кино. Дом культуры в Усть-Калманке тоже наш болгарин построил. Сын его сейчас в Тараклии живет.

А там вы болгарские песни пели?

Разве, что в компании. Когда собирались на складчину. Это когда праздники отмечаешь вместе с друзьями, коллегами по работе. Складывались… жены топили бани, лепили пельмени, мужья приносили выпивку – вот и праздник. Бани топили по-черному.  Пельмени лепили вручную, один в один – маленькие аккуратные. Чтобы не высмеяли. Такая была гордость у каждой хозяйки – маленькие, аккуратные пельмени.

Вы что-то из сибирской жизни воспроизвели в Тараклии?

Нет. Ничего. Разве что пельмени.

А чему они, местные, научились у вас?

Они все ставили в печку. Там у них чугунки такие, ухваты-рогачи. Ничего, практически не жарили – все было томленное. 

Они, местные, очень красивые, видные люди были. Жили в очень скромных домах. Вот зашли к одной знакомой: кровать, на ней перина пуховая, подушки 80х80 лежат взбитые пышно, ковер вот с такими вот подсолнухами. Сама полненькая, локоны длинные и наплевать, что в такой землянке живет. Стены из сплетенных жердей, обмазанных глиной. Так жили местные.

Болгары строили дома из чамура, дерева. Потом стали лить плиты из шлака – шлакоблоки.

Я работал водителем и на всем протяжении  от Урала до Читы видел нашу молдавскую папаху, кушму (остроконечная шапка из овчины – а.т.), наши цирвули (постолы – а.т.). Богатые носили кожаные, а бедные – резиновые. 

В первый год в Сибири и мы зимой ходили в резиновых постолах. А потом уже появились  валенки.

А вы деньги за работу получали?

Нет. До 1956 года и речи не было  о деньгах. Мы кругом были должны. Нам начисляли трудодни.  Мы нарабатывали трудодни. За трудодни нам давали зерно. Мы зерно сдавали в Заготзерно, а взамен нам выделяли бумагу, удостоверяющую, что мы сдали такое-то количество зерна. И за определенное количество зерна полагалось определенное количество вещей, продуктов, которые мы получали в магазине.

Так было до 1956 года. Потом стали давать и деньги. Вместо зарплаты иногда давали облигации  государственного займа. Эти облигации должны были обменять на деньги через 20 лет, но мало, кто их сохранил.

В каком году вы ушли в армию?

В 1956 году. А до этого после первого года, когда жили  в домике при ферме, мы купили дом в районном центре. Отец продолжал работать на ферме, а я стал ездовым, возил горючее на лошадях. Надо было обеспечивать весеннюю посевную. С нами там были Беровы Иван и Георгий. Сегодня уже оба покойные.  Георгий Беров был личностью известной.

Расскажите подробнее, пожалуйста.

Беров Георгий Федорович здесь в Тараклии был секретарем комсомола. И когда высылали его родителей, он сел в поезд вместе с ними. С комсомольской печатью «Уплачено» (по взносам) уехал с родителями в ссылку. Когда поезд останавливался, он выступал перед людьми в вагонах, успокаивал их: Не волнуйтесь, - говорил, - будем жить… 

Когда в Усть-Калманке начали строительство элеватора, его сразу назначили десятником. Набрал специалистов, плотников, бетонщиков, штукатуров и других… Строил этот элеватор.  

Целину подняли, а зернохранилища не построили. Зерно негде было хранить. Ссыпали его на краю села в кучи, и так оставляли на всю зиму. Когда сходил снег, в этих кучах прорывали норы, доставали хорошее зерно, а остальное увозили и выбрасывали в реки. Мы там были, все видели…

После этого Берова назначили директором кирпичного завода. Потом он стал директором Райпромкомбината. Строил дороги, все… Позже стал зампредседателя райисполкома.  И все это там, на Алтае.

Это уже после освобождения?

Да нет. Наши болгары стали большими людьми, будучи еще спецпереселенцами. В 1958 году, когда нас освободили, Беров работал уже директором Промбыткомбината. Он был образованный, энергичный человек, поднимался быстро. Да и другие тоже.

Местное руководство было малограмотное, не способное организовать что-то…  А вот среди наших были люди талантливые. Я про Николая рассказывал, который  гидроэлектростанцию придумал строить.

Беров вернулся в Молдову?

Нет, он там остался,  в Барнауле. Был большим человеком. Приезжал сюда в Кишинев в начале 90-х в отпуск. Тут как раз поход волонтеров на Гагаузию организовывался. Мы вместе с Василием Васильевичем Дерменжи встречали его в Кишиневе.

Кстати, этот  самый Дерменжи тоже был депортирован с двумя своими сестрами. Там, в Сибири стал инженером, остался там жить. И его потом оттуда направили в Кишинев создавать Тракторный завод. Василий Дерменжи, наш болгарин, был направлен из Сибири, куда его сослали, и создал в Кишиневе Тракторный завод!  Получил здесь квартиру, все довольствие. Вот так!

В то время Дерменжи уже работал начальником в Винпроме по сбыту. Большая должность была. Умер он в прошлом году, в 2011.

А смерть Сталина вы помните?

Почему не помню? Помню. Я был ездовым. И когда вот этот Сталин умер, меня отец, бригадир, послал в райцентр. Я должен был привезти парторга на ферму, чтобы провести митинг. Я его привез, потом отвез обратно  на телеге.

Как вы там лечились от болезней?

Сначала была больница за Чарышом, там совхоз был «Чарышский». В Усть-Калманке больницы не было. Потом построили и там. Больных, которые нуждались в медицинской помощи, отправляли в эти больницы.

Моя мама как-то шла с фермы в районный центр, спешила домой (мы уже в райцентре жили), чтобы успеть испечь хлеба для нас. По дороге встретила моего друга Колю Сушкова и тот дал ей бутылку лигроина. Раньше солярки не было, а был этот лигроин, горючая смесь. Он был хуже бензина, но лучше керосина. В бытовых условиях использовался для освещения – электричества не было, пользовались лампами в основном.

И вот пришла она домой, замесила квашню и поставила ее на печку за занавеску. Русская печка у нас была. Когда она, эта квашня подошла, мать решила залить лигроин в лампу, потому что было плохо видно в доме. Открутила стекло от лампы и случайно от горящего фитиля подожгла занавеску. Испугалась, растерялась, уронила бутылку лигроина, облила себя, от занавески на ней загорелась одежда. Одним словом, мама очень сильно обгорела.

И вот в больницу за Чарышом ее отвез на полуторке Николай Коларь, наш болгарин, который построил электростанцию. Так сильно обгорела, что не могла ни сесть, ни лечь, стоя ее везли в больницу. Она выжила, в этой больнице за Чарышом ее и вылечили. 

Отец после фермы работал в другом месте - занимался семенами. Так вот он очень помогал, в т.ч. зерном и, вообще, чем мог, тем женщинам, которые ухаживали за мамой в больнице.

А ваша семья была религиозной?

Как все. На Алтае мы отмечали Пасху, Рождество, но церкви там не было. Когда в 1944 году вернулась Красная Армия, священника из Тараклии арестовали. И его дети Нелик и Боря, два сына было у него, были вместе с матерью тоже высланы на Алтай.

Без отца?

Да, без отца. Отец сидел в Норильске. Потом семья их воссоединилась. Если семью разделяли, проходил год-два, узнавали кого куда выслали и связывались друг с другом.

Вот родная тетя моей жены Василисы, сестра ее отца, была выслана в 40-м году в Казахстан. Муж ее был арестован и отбывал срок в том же Норильске.  Потом когда выслали и семью Василисы в 1949 году, этой тете разрешили из Казахстана переехать на Алтай к родным. Тоже ссылка, но рядом с родственниками.

Вы до освобождения жили в Усть-Калманке. Там и с женой познакомились?

Да. Познакомились в Усть-Калманке. Я уже работал шофером. После завершения посевных работ праздновали день борозды. Во время этого праздника на берегу Чарыша, в роще я ее впервые увидел и познакомился с ней. Повез на велосипеде домой.

Она с братьями жила за Чарышом, а мы на другом берегу. Братья у нее были механизаторы, а мы крутили коровам хвосты – в животноводстве работали. Мы, как бы это сказать, были «пониже» статусом, чем они. Жена моя тогда после окончания 7 классов работала на кирпичном заводе у того самого Берова Георгия Федоровича. Обжигала кирпич. Она была рабочей, а я колхозником. Она была более «интеллигентная» чем я (смеется).

Она пришла меня провожать в армию, не на гулянку, а к военкомату. Я ушел  в армию, и мы переписывались все три года.

В армии я научился правильно говорить, писать. До этого даже мысли свои правильно выразить не мог. В армии тогда было очень строго, Жуков был министром обороны. Разоблачили культ личности Сталина, на политзанятиях об этом говорили много.

После армии?

После демобилизации я отработал 6 месяцев, положенных по закону.  По закону демобилизованный воин обязан был устроиться на работу в течение 12 дней и отработать 6 месяцев, чтобы получить право свободно выбирать, что делать дальше – учиться, работать, где и т.д. Я устроился на нашу автобазу, из которой ушел в армию, разнорабочим – свободных машин не было.

Потом учился на шофера в г. Рубцовске, где получил права нового образца  - всесоюзные (так их называли) права водителя-профессионала.

Когда и где вы женились?

Женился здесь, в Молдавии, в Новоселовке. Она, жена моя, с матерью и своими братьями была уже здесь в Молдове. Они приехали в 1958 г. Я приехал в 1960 г., и мы сыграли здесь свадьбу.

Из вашей семьи только вы вернулись в Молдову?

Только я. Другой мой брат, Доня, служил срочную в Эстонии. Женился там и остался навсегда. И сейчас там живет.

Остальные решили не возвращаться?

Отец был здесь. Приехал в 1967 г. Мы с ним поехали в Тарутино, потому что не разрешали возвращаться в родное село. Некоторым даже в Молдову не разрешали вернуться.  Поэтому мы поехали в Украину, там тоже были немецкие колонии когда-то. Хотели дом купить.

Приезжаем к одному еврею. А тогда евреи из СССР в Израиль уезжали. Вот и эти тоже…, поэтому дом продавали. Осмотрели мы дом, огород. На конце огорода речка протекала – то, что нужно работягам, чтобы все свое выращивать, все свое иметь. Когда вернулись в дом, старому еврею стало плохо, его увезла Скорая. И тогда отец говорит: - Нет, сынок, раз меня Господь Бог в Сибирь отправил, значит там мое место. И уехал. Больше не возвращался. Там у него сын младший, две дочери, зятья. Там он и умер.

Вы кем здесь работали, как у вас сложилась жизнь после Сибири?

Все на меня смотрели как на чужеземца, кулака, депортированного. Смотрели с недоверием: что за люди, откуда? Более того, у меня было такое чувство, будто я виноват в том, что нас депортировали. Это  я сейчас смелый, а тогда всего боялся. Люди знали, что мы из Сибири. Таких как мы было много. Иногда, когда злились, обзывали кулацкой мордой. Всякое было.

Тут в Тараклии сначала было отделение Вулканештского совхоза «Победа», а потом из этого отделения создали совхоз Тараклийский. Вот тогда семья моей жены приехала в Тараклию из Украины. Они тоже в 1958 г. не в Молдову вернулись, а поселились в Украине, в с. Веселый Кут. И только после создания совхоза, когда стали нужны рабочие руки, они вернулись в Тараклию.

 Сначала директор совхоза, Онищенко была его фамилия, сомневался - принимать на работу, не принимать. А потом своими способностями, трудолюбием мы завоевали авторитет и уважение и вопросов больше не возникало.

На Алтае я работал в образцовой автобазе Алтайского края. Приходилось преодолевать тысячи км на машине, возили грузы в Кемерово, в Читу, Барнаул, Новосибирск, улан-Удэ и др. Ни метра без груза – таков был девиз. У меня была отличная подготовка. Такая, которой не было ни у одного шофера на автобазе в Тараклии. Мог разобрать и собрать любой мотор, знал слесарное дело, мог рихтовать.

Очень быстро я стал личным водителем главного инженера, главного агронома, а потом и директора совхоза. Был на самом хорошем счету.

Работали не покладая рук…

Мы работали честно и добросовестно везде, выполняли план. Не подводили своих родителей.

Мы с женой оба «Ветераны труда». И у нее, и у меня медали «За освоение целины». Освоение целины на Алтае.

Каждому хозяйству было выделено энное количество гектаров целины, которые надо было освоить. Нашему колхозу выделили гектары в 30 км от райцентра и другим тоже. Потом там из 6 колхозов, о которых я говорил выше, возник целинный совхоз «Молотова». Брат Георгия Берова Иван Федорович Беров был секретарем комсомольской организации этого совхоза.

В коммунистические общественные организации вступали?

Я был комсомольцем.  В армии вступил.

Петр Николаевич, если можно коротко: какое ваше отношение к советской власти?

В советскую власть люди попадали не компетентные, а рвачи, которые гонялись за портфелями. Становились коммунистами, чтобы получить, сохранить должность. Я лично против этой власти, против людей конкретных ничего не имею. А вот про начальство не могу хорошего слова сказать. То, что с нами произошло, отразилось на поколениях и поколениях.

Давайте так, что такое власть? Власть – это вседозволенность. Первый секретарь, к примеру, имел такую власть, что он не щадил никого.

Я не говорю про таких, как Семен Иванович Потапов, первый секретарь Чадыр-Лунгского райкома. Старик,  партизан - прошел войну. Это скромный трудяга, работяга. Или Марьясов Николай Парфентьевич. Это были люди!

Есть ли период в вашей жизни, который вы можете назвать счастливым?

Я никогда не скажу, что я имел достойную, счастливую жизнь. Все эти годы нас, репрессированных, зажимали. Иногда угрожали: загоним, мол, тебя туда, откуда ты сюда приехал. Когда речь заходила о льготах для ветеранов, приходилось слышать: Что и этим льготы давать?!

В России после ХХ съезда нас освободили, дали паспорта, вернули все права, а здесь в Молдавии не разрешали возвращаться в родные села, не вернули ничего из имущества.

Даже родственники избегали лишних контактов с нами. Те из наших, которых не депортировали, старались с нами особо не общаться. Мой дядя, брат отца, работал бригадиром в колхозе. Когда в 1960 году я женился, он не разрешил мне с женой венчаться, потому что был коммунистом.

До 1989 года  у меня было чувство, что мы находимся под постоянным надзором со стороны власти, КГБ, милиции. Только Горбачев реабилитировал нас окончательно.

Кто виноват в том, что произошло с вашей семьей?

Сталин. Он дал приказ все здесь вычистить. Тут крестьяне жили более или менее…  Хорошо жили, потому что работали.

Ваши родители о жизни при румынской администрации рассказывали вам?

Они нам говорили так: Везде и при всех надо работать. Не имеет значение какая власть, главное, чтобы мне было дозволено на моем куске земли работать, обеспечивать свою семью.

Мы и сейчас сами, вдвоем с женой, обрабатываем 29 соток земли. Мне 75 лет, ей – 76.

Сколько у вас детей?

Трое – две дочери и сын. Сын живет в Тараклии, работает на таможне. Одна дочь в Кишиневе работает, другая в Усть-Илимске. Обе закончили Кагульское медучилище.

Какая у вас пенсия?

1140 леев.

Сейчас Вы какие языки знаете? Молдавский, гагаузский?

Нет, говорим на болгарском и русском. Мы болгары, выросли в Сибири.

Спасибо вам огромное за такое обстоятельное и очень интересное интервью.

Вторая часть видеоверсии интервью здесь: https://www.youtube.com/watch?v=3cT39x74Vrk&feature=youtu.be

Третья часть видеоверсии интервью здесь:  https://www.youtube.com/watch?v=K31MbPf6eqY&feature=youtu.be

Четвертая часть видеоверсии интервью здесь: https://www.youtube.com/watch?v=al3mz0fYl8o&feature=youtu.be

Интервью, транскрибирование и литературная обработка Алексея Тулбуре

Интервью от 1 сентября 2012 года

Транскрибировано  3-4 ноября 2012 года.